Из бухты Макао очередной «корабль серебра и шелка» вышел сразу же по окончании сентябрьских штормов. В качестве арестанта на борту его находился опальный поэт.
Во время плавания недалеко от дельты Меконга корабль попал в жестокий шторм. Спасаясь от разъяренной стихии, судно попыталось укрыться в устье реки, но затонуло. Камоэнсу удалось доплыть до берега и спастись.
Случай этот обернулся красивой легендой. Будто он плыл, одной рукой рассекая волны, а в другой держал, подняв над головой, рукопись своей знаменитой поэмы. Возможно, легенда эта родилась из самой поэмы «Лузиады», где рассказывается о «певце Португалии, который будет искать на берегах Меконга со своими стихами приюта, весь измоченный пенящимися волнами».
Легенда эта вдохновила многих поэтов и художников. И, пожалуй, чаще всего Камоэнса изображали в стихах и на картинах в момент спасения – на берегу с рукописью в руках.
Несколько месяцев поэт провел на земле Камбоджи. Но ничто не радовало его: ни радушный народ, ни плодородные поля и красивые города. Все труднее стало преодолевать чувство тоски по родине. К этому добавлялась обида за несправедливое гонение, жертвой которого он стал.
Как удалось Камоэнсу добраться до Малакки, а оттуда до Гоа, неизвестно. Видимо, он нанялся на какой-то португальский парусник, поскольку на торговых судах всегда должен был находиться вооруженный гарнизон для защиты от пиратов.
Снова в тюрьме
В начале лета 1561 года Камоэнс возвратился в Гоа, где его тут же заключили в тюрьму.
Вице-король Гоа дон Конштантину де Браганша, человек грубый и жестокий, не удосужился разобраться в обвинениях, выдвинутых против Камоэнса.
К счастью для Камоэнса, правление Конштантину де Браганши оказалось недолгим. Когда в сентябре 1561 года власть перешла к дону Франсишку Коутаньу, друзьям Камоэнса удалось доказать, что он стал жертвой подлого оговора, и его освободили.
Выйдя из тюрьмы, Камоэнс продолжал работу над поэмой. Готовые главы читал друзьям, советовался. Особенно ценную информацию он получал от Гаспара Коррейи, знаменитого автора книги «Легенды Индии», хорошо осведомленного о проникновении португальцев в Азию. Он внес некоторые уточнения в сочинение Камоэнса. Другим, кто оказал помощь автору, был не менее известный хронист Диогу де Коуту.
Вообще, надо сказать, Камоэнс был знаком со многими известными людьми своей эпохи. Особая дружба во время пребывания в Гоа связывала его с выдающимся ботаником и медиком Гарсиа да Ортой, которому Камоэнс помог издать его книгу о лекарственных растениях Индии.
Дело это, как ни странно, было нелегкое. В Гоа царили нетерпимость и религиозный фанатизм. Обстановка особенно накалилась, когда в 1561 году был учрежден трибунал инквизиции, и вскоре церковь послала на огонь свою первую жертву, бакалавра медицины Жеронимуша Диаша. С этих пор аутодафе в Гоа (отличавшиеся особым великолепием и беспримерной жестокостью) стали постоянными. Инквизиция преследовала и душила каждое живое слово, тем более научные труды, основанные на материалистических взглядах.
Книги, признанные еретическими, бросали в огонь нередко вместе с их авторами. В частных библиотеках и в книжных лавках устраивали обыски, чтобы «выловить» запрещенные издания (к тому времени уже существовал «Индекс запрещенных книг», составленный инквизиторами по поручению папы Павла IV).
Не надеялся увидеть свой труд опубликованным и Гарсиа да Орта. Тогда Камоэнс обратился к вице-королю, которого хорошо знал, с просьбой предоставить ученому привилегию и издать его опус, на что тот и дал разрешение.
Приблизительно в это же время пришло известие, что в Малакке убит выдающийся хронист Гаспар Коррейа. Он пал от руки наемного убийцы, подосланного, как считали, губернатором доном Эстеваном да Гамой, правнуком знаменитого мореплавателя. В Гоа погибли, умерли от заболеваний многие другие друзья Камоэнса. Он чувствовал себя одиноким, жизнь в Золотом Гоа ему опостылела.
Заняв двести крузадо, Камоэнс отплыл в Африку, откуда было легче добраться до Лиссабона. Однако в суровом Мозамбике, как называет его Камоэнс, он оказался в новом изгнании и нищете. Если здесь он и завтракал, то не обедал, а если удавалось поужинать, то завтрака ждать было бесполезно. Он питался скудным подаянием, которое из сострадания, как милостыню, подавали ему.
Неизвестно, сколько времени провел бы Камоэнс в Богом забытом Мозамбике, если бы не случай. Однажды в гавань вошел корабль, на котором возвращался в Лиссабон дон Антан де Норонья, бывший вице-король и добрый знакомый поэта. Друзья, а их оказалось немало на прибывшем судне, организовали подписку и собрали необходимые двести крузадо, чтобы Камоэнс расплатился с кредиторами.
В ноябре 1569 года он покинул Мозамбик.
Разрешение короля
И вот сбылась мечта поэта – он увидел горы Синтры, с которыми расстался семнадцать лет назад. Это случилось в начале апреля 1570 года.
Столица встретила мореходов тревожным колокольным звоном. Так оповещали о смерти. В городе свирепствовала чума. Чтобы сойти на берег, необходимо было разрешение короля. Спустя пару дней оно было получено, и Камоэнс ступил на родную землю.
Обезлюдевший Лиссабон мало походил на веселый и шумный город тех времен, когда его покинул Камоэнс. Город словно вымер: страшная эпидемия унесла почти всех его жителей, особенно, конечно, бедняков, которые не могли укрыться в загородных поместьях. «Черная смерть» уносила в день по пятьсот человек. Кладбищ не хватало, в могилах хоронили сразу по 30—50 трупов. Но освященной земли было мало, и тогда, как говорится в старинной рукописи, стали освящать горные склоны, оливковые рощи, побережье, чтобы зарывать там мертвецов. Доставлять же к месту погребения умерших заставляли преступников, за что им смягчали наказание.
К счастью, эпидемия пошла на убыль, и вскоре Камоэнс мог заняться тем, что его занимало прежде всего: изданием поэмы «Лузиады». Но как добиться разрешения короля на публикацию, а главное, как обойти основное препятствие – церковную цензуру? Действовать открыто – значило потерпеть неудачу, хотя бы потому, что тщеславный и заносчивый семнадцатилетний король дон Себастьян, прозванный «Желанным», питал неприязнь к любой просьбе, с которой к нему обращались.
Требовалось найти человека, приближенного короля, с мнением которого тот бы считался. Дон Себастьян был столько же непокорен чужой воле, сколь непоследователен в собственных деяниях.
События, происходившие в стране, мешали сосредоточиться на духовной жизни и должным образом оценить «грубую песнь», как называл сам поэт свое творение. Однако, вопреки ожиданиям, поэма произвела впечатление на многих, кто с ней успел познакомиться до опубликования.
Таким человеком стал знатный вельможа Педро де Алкасова Корнейра. На вопрос, в чем, по его мнению, недостаток поэмы, он ответил: «Она слишком длинна, чтобы выучить ее наизусть, и слишком коротка, чтобы ею пресытиться». Ему удалось убедить дона Себастьяна, что книга подобного рода будет способствовать осуществлению его замыслов. На гравюрах нередко изображали поэта, читающего свою поэму королю. Это маловероятно. Однако португальские биографы не сомневаются: Камоэнс преподнес монарху экземпляр поэмы с надписью, в которой предрекал молодому монарху многие победы.
