Жан вспомнил о своих странствиях по Клондайку, где ему чуть ли не ежедневно приходилось прибегать к динамиту.
– Да, генерал, и довольно основательно.
– В таком случае, у меня есть для вас трудное, почти невыполнимое поручение. Я не могу обещать вам за это ни званий, ни даже какой-либо награды.
– Мы не продаем свою кровь, генерал! – с достоинством возразил Сорвиголова. – Мы сражаемся за независимость Трансвааля, поэтому распоряжайтесь нами, как солдатами, исполняющими свой долг.
– Тогда приказываю вам отрезать отступление бронепоезду, который ведет артиллерийский огонь по нашим траншеям, и взорвать мост через реку. Приступайте немедленно! Надеюсь, мой мальчик, вы оправдаете свое славное прозвище…
Отдав честь, Сорвиголова выскочил из палатки. Он вихрем пронесся по лагерю, собрал Молокососов, приказал оседлать пони и раздал каждому по пять динамитных шашек и бикфордовы шнуры с запалами. На все это ушло не больше десяти минут.
Маленький экспедиционный отряд в составе сорока одного человека покинул лагерь буров и уже вскоре бешено мчался под покровом темноты. Спустя четверть часа позади осталось более четырех километров. Теперь Молокососы находились неподалеку от линии железной дороги, а в пятистах метрах южнее мерцали воды Моддера. Местность была хорошо знакомой – во время разведывательных рейдов они изъездили ее вдоль и поперек.
Не проронив ни слова, сорванцы спешились. Десять человек остались охранять лошадей, остальные, прихватив динамитные шашки, двинулись следом за своим командиром.
Казалось, что англичане буквально кишат вокруг, поэтому передвигались с бесконечными предосторожностями, скрываясь за скалами и зарослями кустарника. Пушки бронепоезда, стоявшего в полутора километрах впереди, продолжали грохотать, по железнодорожному полотну сновали смутные тени, там и сям на фоне неба вырисовывались силуэты часовых, расставленных по двое на расстоянии около ста метров друг от друга.
Углубления под рельсами копали руками – даже нож, звякнув о камень, мог привлечь внимание часовых. Лежа ничком и плотно прижимаясь к шпалам, Сорвиголова насыпал в запалы порох, вставлял в них шнуры и вместе с Фанфаном укладывал в ямки, прикрывая сверху землей.
Наконец-то уложены все шашки – их целая сотня, и каждая весом в сто граммов. Десять килограммов динамита! Чертям в аду станет тошно!
– Назад!.. – одними губами прошелестел Сорвиголова.
Молокососы переместились на несколько шагов в сторону от рельсов и припали к земле.
– Ты, Фанфан, остаешься здесь, – продолжал Сорвиголова, – а я иду на мост. Когда там рванет, поджигай шнуры и беги со всех ног. Ясно?
– Ясно, хозяин.
– Если через четверть часа взрыва не будет, значит, меня уже нет в живых. Тогда все равно поджигай. Скажешь Кронье – я сделал все, что мог.
– Понял, хозяин!.. Но ты вот что: взрывать-то взрывай, да себя побереги. А то у меня сердце от горя лопнет…
– Молчи и делай свое дело! Сбор после взрыва – там, где лошади.
Затем Сорвиголова принялся укладывать динамитные шашки в две провиантские сумки – по пятьдесят штук в каждую. Действовал он уверенно, будто имел дело не со взрывчаткой, а с плитками шоколада. Перекинув ремни сумок через плечо, Жан направился к мосту, и через шесть минут уже был на месте.
Мост, разумеется, охраняли часовые. Сорвиголова бесшумно обогнул наспех возведенные предмостные укрепления и добрался до земляных осыпей, образовавшихся от предыдущего взрыва. Он сам был в числе тех, кто в тот раз взрывал мост, и отлично помнил все особенности местности.
Спустившись к воде, Жан бесшумно взобрался по опоре к самому настилу моста. Настил, восстановленный англичанами после того, как буры подорвали мост, состоял из продольных брусьев, на которые были уложены шпалы с рельсами. Слева от рельсов была проложена деревянная пешеходная дорожка – такая узкая, что два человека с трудом могли бы на ней разминуться.
Сорвиголова, положившись на удачу, с обезьяньей ловкостью вскарабкался на настил и ступил на дорожку. Но не успел сделать и нескольких шагов, как раздался резкий гортанный окрик:
– Стой, кто идет?!
Уловив ирландский акцент в речи часового, Сорвиголова рискнул.
– Это ты, Пэдди? Без глупостей, дружище! – со смехом ответил он.
Пэдди – прозвище, приклеившееся ко всем ирландцам, точно так же, как Томми – кличка всех солдат-англичан.
– Томми! Ты, что ли? – недоверчиво откликнулся часовой. – Ну-ка подойди поближе… Руки вверх!
– Да не ори ты!.. Смотри, что я стащил… У меня сумки набиты жратвой и бутылками виски… На-ка вот, отведай!
При слове «виски» ирландец-часовой опустил штык и, поставив ружье к парапету, чуть ли не вплотную приблизился к Сорвиголове, который уже отвинтил крышку своей фляги, и до ноздрей ценителя виски, каким является всякий ирландец, донесся божественный аромат.
Фляга мгновенно перешла из рук в руки, и часовой жадно припал к ней. Пока он лакомился дармовым угощением, Сорвиголова, протиснувшись между парапетом и ирландцем, коротким ударом подсек его колени и с силой толкнул в проем между двумя шпалами. Несчастный не успел даже вскрикнуть – не выпуская фляги из рук, он канул в темноту под мостом, затем снизу донесся глухой шлепок по воде.
Теперь нельзя было терять ни секунды – прямо под ногами Жана находилась та опора моста, которую следовало подорвать. Рискуя разделить участь ирландца, он протиснулся между шпалами, обвил одну из них ногами и левой рукой и оказался над рекой. Правой рукой он сумел дотянуться до сумок с динамитом и уложить их под настил. Оставалось только снарядить шашки и поджечь шнур. Сделать это одной рукой было невозможно, и, чтобы высвободить другую руку, Жан покрепче обхватил ногами шпалу и повис вниз головой.
Внезапно доски пешеходной дорожки задрожали под чьими-то торопливыми шагами, защелкали ружейные затворы, отрывисто прозвучала команда. А внизу вопил как резаный вынырнувший на поверхность ирландец.
Снаряжать несколько шашек уже некогда. Вполне достаточно одной, чтобы подорвать все остальные. Вытащив из сумки шашку, он вставил в нее шнур с заранее заряженным пороховым детонатором[43]. Теперь – поджечь шнур, после чего у него останется две минуты, пока огонь доберется до детонатора.
Сорвиголова по-прежнему висел вниз головой. От прилива крови голова раскалывалась, и у него едва хватило сил чиркнуть спичкой.
