Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
Джерри только вздохнул, но потом улыбнулся.
– Там к тебе пришли. Говорят, что они твои братья, в общем, родственники.
Я вскочил и рванул к двери, но она уже распахнулась, и Газ стиснул меня в объятиях и принялся кружить. Я так был рад его видеть, что чуть не разревелся. Наконец он поставил меня на ноги и поглядел на меня. Откинул мне челку со лба.
– Ох, Понибой, твои волосы… Твои кейфовые, кейфовые волосы…
И тут я увидел Дэрри. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, на нем были бежевые джинсы и черная футболка. С виду прежний – высокий, широкоплечий Дэрри, но стоял он, втиснув кулаки в карманы, и взгляд у него был умоляющий. Я просто смотрел на него. Он сглотнул и хрипло сказал:
– Понибой…
Я отлип от Газа, замер. Дэрри меня не любил… это из-за него я тогда сбежал из дома… он меня ударил… орал на меня все время… ему на меня начхать. И тут я с ужасом заметил, что Дэрри плачет. Плакал он беззвучно, но по щекам у него катились слезы. Я уже давно не видел, чтоб он плакал, он не плакал, даже когда мама с папой погибли. (Я вспомнил похороны. Я поначалу держался, но все равно расплакался, Газ вообще сорвался и рыдал как ребенок, но Дэрри только стоял, засунув руки в карманы, и лицо у него было точь-в-точь как сейчас – беспомощное, жалкое.)
И тут до меня дошло все, что мне никак не могли втолковать Газ, Далли и Смешинка. Дэрри меня любил, может, прямо так же сильно, как и Газа, и именно потому, что он меня любил, он слишком уж рьяно старался, чтоб из меня что-то вышло. Когда он накричал на меня: «Пони, где тебя носило?», на самом деле он хотел сказать: «Пони, ты до смерти меня напугал. Пожалуйста, ну будь ты поосторожнее, я не переживу, если с тобой что-то случится».
Дэрри опустил голову и молча отвернулся. И тут я наконец вышел из ступора.
– Дэрри! – крикнул я, и сам не успел опомниться, как уже обнимал его за талию и сжимал так, будто хотел весь дух из него выжать.
– Дэрри, – сказал я, – прости меня…
Он гладил меня по голове, и я чувствовал, что он изо всех сил сдерживается, но его прямо трясет от рыданий.
– Ох, Пони, я думал, мы тебя больше не увидим… как маму с папой…
Так вот, значит, чего он втайне боялся – потерять еще кого-нибудь близкого. Я вспомнил, что папа с Дэрри были неразлучны, и подумал, как это мне только в голову пришло, что Дэрри, мол, жесткий и бесчувственный. Через футболку я слышал, как колотится его сердце, и знал, что теперь все будет как надо. Пришлось поплутать, конечно, но я наконец вернулся домой. И никуда больше не уйду.
Глава седьмая
Теперь мы втроем сидели в приемном покое и ждали новостей про Далли и Джонни. Приезжали репортеры, приезжала полиция. Они задавали вопросы – слишком много, слишком быстро – и совсем меня запутали. Да и вообще, сказать по правде, чувствовал я себя препаршиво. Прямо нехорошо мне было. Ну и полиции я боюсь тоже. Репортеры так и сыпали вопросами – как из пулемета, я растерялся и уже плохо понимал, что к чему. Наконец Дэрри сказал им, что нечего на меня вопить, потому что я еще толком не оправился, и тогда они чуть подсдали назад. Дэрри он такой, немаленький.
Газ их всех насмешил до коликов. Он, значит, то стащит у одного репортера шляпу, у которой из-за ленты торчит карточка «Пресса», то у другого камеру выхватит и давай их передразнивать – разгуливает по больнице и берет интервью у медсестричек. Еще он пытался стащить пистолет у полицейского, а когда тот поймал его за руку, Газ начал так заразительно хохотать, что и полицейский не удержался от смеха. Газ кого хочешь насмешит. Мне удалось раздобыть немного бриолина и я зачесал волосы, так чтоб на снимках хоть чуть-чуть получше выглядеть. Я помру со стыда, если на фото в газетах буду с такими позорными волосами. Дэрри и Газировка тоже попали на фото, Джерри Вуд мне потом сказал, что нас так много фотографировали, потому что Дэрри с Газировкой очень симпатичные. Публике это понравится, сказал он.
Газ оттягивался вовсю. Если б дела не были так плохи, он бы, наверное, от всего этого еще больше удовольствия получил, но мимо такой шумихи никогда б не прошел. Вот правда, иногда он напоминал мне жеребенка. Длинноногого жеребенка соловой масти, которому обязательно надо во все свой нос сунуть. Репортеры восхищенно на него пялились, я ж говорил, что он похож на кинозвезду и весь так и светится.
Наконец даже Газу репортеры надоели – когда что-нибудь надолго затягивается, ему это быстро надоедает – и он растянулся на скамейке, уткнулся головой в коленки Дэрри и уснул. Наверное, они здорово устали – было уже поздно, да и, как я понимаю, на неделе им особо спать не пришлось. Даже отвечая на вопросы, я думал о том, что всего каких-нибудь несколько часов тому назад, улегся спать в углу церкви, чтобы стряхнуть одурь от сигарет. Теперь это казалось каким-то сном, нереальностью, а ведь тогда мне казалось, что другой реальности не существует. Наконец и репортеры, и полицейские стали расходиться. Один репортер повернулся ко мне и спросил:
– А вот если бы ты мог сейчас сделать все, что захочешь, что бы ты сделал?
Я устало поглядел на него.
– Помылся бы.
Они-то сочли, что я так классно пошутил, но я говорил серьезно. Мне казалось, будто я весь завшивел. После того, как все разошлись, в больнице стало очень тихо. Слышно только было, как тихонько ходят медсестры да посапывает Газ. Дэрри глянул на него, вымученно улыбнулся.
– Он на этой неделе спал мало, – тихо сказал он, – считай, что и вообще не спал.
– Хммммм, – сонно отозвался Газ, – ты тоже Сестры нам отказывались сообщать хоть что-то про Джонни и Далли, поэтому Дэрри поймал врача. Врач сказал, что разговаривать будет только с членами семьи, но Дэрри все-таки удалось вдолбить этому дядьке, что мы, в принципе, и есть семья Джонни и Далли.
Далли еще проваляется в больнице денька два или три, но с ним все будет хорошо, сказал врач. Он здорово обжег руку, шрамы на всю жизнь останутся, но уже через пару недель он ей сможет нормально пользоваться. С Далли-то все будет хорошо, думал я. С Далли всегда все хорошо. Он что хочешь переживет. Я насчет Джонни волновался.
Джонни был в критическом состоянии. Упавшая балка сломала ему позвоночник. Он в шоковом состоянии, ожоги третьей степени. Врачи делают все, чтобы облегчить боль, впрочем, из-за того, что позвоночник у него сломан, боли от ожогов ниже пояса он просто не чувствует. Он все звал каких-то Далласа и Понибоя. Если выживет… Если? Пожалуйста, только не это, думал я. Пожалуйста, не надо никаких «если». У меня вся кровь от лица отхлынула, Дэрри крепко сжал мне плечо… Если выживет, останется калекой на всю жизнь.
– Просили все как есть, вот вам – все как есть, – сказал доктор. – А теперь идите домой и поспите.
Меня затрясло. В горле нарастала боль, хотелось плакать, но грязеры на людях не плачут. А некоторые грязеры и вообще не плачут. Например, Далли, Смешинка или Тим Шепард – эти разучились плакать еще в детстве. Джонни останется калекой на всю жизнь? Это просто сон, в панике подумал я, просто сон. Я проснусь дома или в церкви, и все станет как раньше. Но убедить себя я не смог. Даже если Джонни выживет, он останется калекой и больше не сможет играть в футбол, не сможет больше пойти с нами на схлест. Ему придется торчать в ненавистном ему доме, где он никому не сдался, и как раньше уже не будет никогда. Я боялся даже рот раскрыть. Скажи я хоть слово и плотный ком в горле набухнет еще сильнее, и тогда я точно не смогу сдержаться и разревусь.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
