Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– А мое искусство все равно учит свободе! – с досадой сказал Йохан. – Вот если бы все взрослые брали пример с детей! Вот тогда государство получится красивым! Детей же никто судить не может – до четырнадцати лет срок тебе не дадут. И мобилизации никакой у детей. Ни полиции тебе, ни армии. Главное, войны нет, если всем распоряжаются дети. Судов нет, тюрем нет, школу можно прогулять…
– Алкоголь тоже не продадут, и с табаком проблема, – я его вернул на землю.
– Это да… – поморщился Йохан, – есть свои минусы.
– Медицины тоже не будет, дети же сами не учатся, если их не заставить…
– На кой черт медицина, – сказал Йохан, – если войны вокруг. От холеры вылечат, а потом застрелят.
– Не всех застрелят. Кого-то вылечат от холеры и потом не застрелят. Население в мире растет.
– Тоже верно… А все-таки я бы детям поручил законы писать. Лучше выйдет, чем у взрослых.
– Ты уверен?
– Добрее законы будут.
Мысль эта меня заинтересовала.
– Послушай, Йохан, африканцы – они же для европейцев вроде как дети, разве не так? – Я сам удивился своему рассуждению, даже подумал, а не расист ли я, впрочем, мое интернациональное воспитание как будто бы исключало такую возможность. – Ведь всякие колонизированные африканские народы – они как бы заторможены в детстве… И остались для европейцев детьми. Или бедняки в Латинской Америке… Или в Азии…
– Это ты к чему? – Йохан отвлекся от своих банок, заинтересовался. – Думаешь, законодательство – оно как правила для взрослых и для детей – везде разное?
– Вопрос такой: как бы ты отнесся к тому, что африканцы издают для голландцев законы?
– Не понимаю я тебя.
Я был склонен к высокопарной болтовне, которую молодые люди принимают за философию.
– Возьмем большие империи, – сказал я самоуверенно. – Внутри империй есть метрополия и есть колонии, верно? Римляне или, скажем, англичане относились к другим народам как к детям, правильно? Малые народы в империях – как дети в школе.
– Смотрел я фильм про Оливера Твиста, – неприязненно сказал Йохан. – Ненавижу школу.
– Метрополии давали детям-колониям законы. Но ученик уходит из школы, когда подрастет. Вот как Голландия, когда ушла из Испанской империи.
– Верно, – согласился Йохан.
– Так вот, если дети вырастут – они свои законы придумают и сами станут других учить. Что, если африканцы для европейцев станут законы сочинять?
– Положим, – сказал Йохан, – один черный парень научил меня на тамтаме играть.
– А если черный парень научит тебя играть на пианино? А если он твое законодательство перепишет, что скажешь?
– Знаете, молодые люди, – заметил оксфордский профессор, следивший за нашей беседой, – я лично нахожу закономерным присутствие игрушки на флаге. И разговоры об африканцах симптоматичны. Между прочим, в этом суть любой утопии: дети учат родителей. Урок, данный обществу детьми, иногда называют революцией, – профессор распустил рот в улыбку, – бунт детей против взрослых порядков. Мир опять вошел в фазу ювенильного бунта.
Присцилла презрительно хмыкнула.
– Капиталисты – взрослые? А революционеры – дети? Я похожа на ребенка?
– Сущее дитя!
Сегодня я бы нашел, что ответить англичанину, я бы ему сказал, что картина Брейгеля «Игры детей» доказывает, что дети в своих забавах воспроизводят взрослый мир, предвосхищают взрослое бытие, только действуют неприкрыто и с большей жестокостью. Посмотрите, сказал бы я ему, чехарда, салочки, пятнашки, прятки – это ведь просто архетипы больших взрослых дел: так вот взрослые скачут через головы слабых, делая карьеру, так они гоняются за теми, кого считают добычей. Но скажи я это, англичанин парировал бы сразу: именно потому, что детям незнакомо чувство меры, они из достижений цивилизации ухитряются вычленить самое убогое и неосмысленное – и профанируют сложную систему. Что я смог бы возразить на этот аргумент? Только то, что жизнь человека коротка, смерть неизбежна, а перед смертью взрослые впадают в то же беспомощно-искреннее состояние, что и младенцы. Вечерняя зарница детства показывает, что катарсис короткого бытия вовсе не во взрослом состоянии человека. Так называемое взрослое бытие – довольно краткий эпизод биографии: это лишь период стяжательства и эгоизма. Когда взрослый человек заново становится ребенком, он видит тщету государства и производства – и заново понимает важность любви.
В тот день я ничего не сказал. Я просто этого не понимал. За меня сказала Присцилла:
– Войны и мерзость классовых привилегий. Вот и все достижения цивилизации. Знаете, что французские дети устроили в шестьдесят восьмом? Вылечили Францию! Дети рождаются, чтобы пристыдить отцов!
– О да. – Профессор зевнул. – Митингуют, стучат по консервным банкам, строят баррикады, пишут «Капитал». Цивилизации требуется послушание: гражданина – закону, ребенка – родителям, солдата – командирам.
– Вы повторяете сентенцию Лютера, – неожиданно сказал Август, молчавший до той поры, – Лютер утверждал, что крестьяне должны слушаться господ на основании заповеди «чти отца своего и мать свою».
– Разумно, – сказал оксфордский профессор.
– Курфюрсту Саксонскому тоже понравилось, – сказал Август. – Уместно было вспомнить о послушании во время Крестьянской войны.
Вот когда мы вспомнили, что Август был иезуитом. Говоря о Лютере, он не скрывал неприязни к протестантскому мыслителю. Стоял посреди кают-компании, скрестив руки на груди, и говорил о Лютере с тяжелым презрением – я и не подозревал, что наш капитан способен на такое (как бы это поточнее сказать?) концентрированное чувство. Август был легкий и летящий, как ленты его бескозырки, как амстердамский ветер. Он был неряшливый и разбросанный, точно велосипед, собранный из разных деталей. А вдруг в его речи появилась тяжелая поступь: легко можно было представить его в соборе, отлучающим Лютера от Церкви.
Адриан Грегори, профессор Оксфордского университета, снизошел до ответа Августу. Профессор никого не уважал, спором не интересовался, а репликами обменивался из спортивного интереса: британцы – спортсмены. Отбить мяч – это у них, у оксфордских, получается автоматически.
– Одновременно с Лютером работал в Германии художник Босх. Знаете ли, какую картину он написал во время Крестьянской войны? Название – «Корабль дураков». Изображена лодка под парусом, стоит лодка на лужайке и никуда не плывет; команда шумит и митингует. Один дурачок колотит по кастрюльке. Другой снял штаны и размахивает штанами. Вам хочется законов, придуманных детьми? Желаете видеть в отсталых племенах – обиженных детей?
– Люблю детей, – сказал Август. – Корабль дураков, говорите? Согласен на корабль дураков и детей.
– Подождите, придут еще в Европу толпы африканцев! Они вам порядок дадут! – зловеще сказал Яков. – Детей нашли! Как же. – Старый еврей пожевал губами. – Учить таких детей!
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
