Книга Варяг. Золото старых богов - Александр Мазин

Краков

Впустили только Сергея Ивановича и Илью. Сопровождающая гридь осталась снаружи.

Провожатый, круглый, как дорожный колобок, лехит, провёл их мимо стражи, сопроводил до палаты, где краковский князь принимал послов, вершил суд и держал большой совет.

Двери в палату были распахнуты, но доступ закрыт. Два бойца крест-накрест перегораживали его копьями.

Впрочем, заглянуть было можно. Илья и заглянул, но ничего особенного не увидел. Даже в полоцком кремле главный зал побольше, чем этот.

Народу у дверей немного: десятка полтора. И не все по доброй воле. Вон того чернявого дядьку, например, доставили силком, потому как в путах и под присмотром стража.

Колобок переговорил с кем-то, и Сергею Ивановичу с Ильёй принесли скамью. Уважение проявили, ведь прочие ждали на своих двоих. Хотя, по мнению Ильи, их вообще не должны были заставлять ждать: Болеслав – князь, батюшка – тоже. Считай, вровень.

– Скоро, – пообещал Колобок. – Уже пошли князю докладывать. Вы погодите немного…

– Добро, – кивнул Сергей Иванович. – Ты иди пока.

И повернулся к Илье.

– Ты грудь-то не выпячивай, – сказал он по-ромейски. – Никто нас тут обижать не станет. – «Тут» он выделил интонацией, и Илья понял правильно: если задумают их убить, то не явно, а как-нибудь втихую. Затем уселся поудобнее и взялся рассказывать о том, что творится на здешней земле. – Князь Мешко, отец Болеслава, болеет и, надо думать, тяжко, потому что вместо него делами заправляет жена, Ода Дитриховна. Нам, Руси, она точно не друг. А вот с Болеславом пока непонятно. Но понятно, что с ним лучше дружить. Правитель он сильный, полководец – тоже и вдобавок прямой наследник Мешко. И в силу этого враг Оды, у которой собственные сыновья имеются. Но я бы поставил на Болеслава, а не на королеву. Потому что он и впрямь очень хорош и в бою, и в политике. Так что с уважением к нему, понял?

Ну прямо мысли Ильи услыхал.

– А если князь Мешко поправится? – тоже по-ромейски спросил Илья. Если кто вострит уши, интересуясь, о чём таком отец с сыном говорят, то будет ушастому нелегко.

– Это вряд ли, – ответил Духарев. – Болеслав это знает. И Ода знает, потому вовсю ищет союзников в будущей драке за власть. Хочется ей своего старшего на стол великокняжеский посадить. Более того, учитывая её связи, князь такой запросто может и королём стать. Ода сильна. Многие здешние бояре за неё стоят. Да и своих рыцарей у неё довольно – из отцова войска, графа Северной Марки[12] Теодориха фон Хальденслебена. Ода – политик опытный, и отец её тоже. Десять лет назад её брак с Мешко многим не понравился, но для Мешко был хорош, поскольку отношения у него с Германской империей были сложными. И сложность эта была в том, что хорош был сам Мешко. – Сергей Иванович усмехнулся: – Он как-никак все лехитские племена собрал под своей рукой да ещё и чужие земли повоевал, на которые всякие там маркграфы сами губу раскатывали. Понятно, что любить его тогда германцам не за что было.

Сергей Иванович сделал паузу, огляделся: так и есть, кое-кто из присутствующих уши встопорщил. И Колобок в их числе. Ну-ну. Вряд ли здесь кто-то способен понимать беглую ромейскую речь.

Вспомнилась байка, услышанная ещё в той жизни. Как во времена Второй мировой японские ниндзя на американский флагман проникли, причём прямо на главкомовское заседание. И тут оказалось, что искусством скрытного проникновения ниндзя владеют намного лучше, чем английским…

Илья сидел спокойно. Брови не хмурил, челюстью не двигал. Хороший мальчик. Волевой, неглупый, а что дерзкий, так это пройдёт. Вместе с молодостью, к сожалению.

– Германцы… – проговорил Духарев задумчиво. – Нам, в смысле, нашему роду они не враги. Даже полезны. Для торговли, например. Ещё полезно то, что дружбы меж ними нет. Император у них не наследственный, а выборный. И половина выбиральщиков сама мечтает об императорской короне. Но есть у них у всех, германцев, франков, италийцев и прочих, общий вождь. Угадай, кто?

– Тут и угадывать нечего, – уверенно заявил Илья. – Папа римский.

– Так и есть, – подтвердил Духарев. – И вот этот владыка нам не совсем чтобы друг.

– Как же так? – удивился Илья. – Он же глава всех христиан! А мы…

– Всех да не всех! Те, кто принял крещение от Византии, но есть от восточного крыла церкви нашей, Ватикану, то есть западному крылу, не повинуются. Уважать уважают, но десятину не платят и указаний не приемлют. Наш глава, патриарх Константинопольский, в первую очередь подчиняется императору Византии. И это, замечу, император настоящий, а не выборный, как у германцев.

Илья хмыкнул.

Он знал из рассказов старших, что нынешний император Василий вряд ли усидел бы на престоле, кабы не помощь русов. А когда нужда в помощи отпала, богопомазанный Автократор тут же забыл о заключённых в нужде договорах. Память, правда, восстановилась, когда войско русов заняло Херсонес, но прежней любви и доверия между крёстным, императором Василием, и крестником, Василием-кесарем, коего свои по-прежнему продолжали звать великим князем Владимиром, нет, прежней любви уже не было. Так что слова отца о том, что нарушающий клятвы император есть истинный, то есть от Господа Бога, император в отличие от императора германского, вызвали у Ильи понятное удивление.

«Ничего, переживёт, – подумал Духарев. – Парень ещё в том возрасте, когда в тонкости вникать трудно. Пусть знает, что я так сказал, – и довольно».

– Византия, – продолжал он, – сосед не слишком удобный, потому что доверия к ромеям нет даже у меня, имперского спафария. Но они считают нас своими, да и угрозы военной от ромеев нам нет. Основные земли их далеко, армии – тоже, а в Херсонском номе против Руси и пикнуть не посмеют. А вот папа римский – совсем другое дело. Этому до нас рукой подать. Лехиты – его крыла. И чехи. И германцы. Они с нами торгуют, но своими не считают. Свои – это те, кто дань Ватикану платит. Ты – гридень и княжич, но окажись ты в Германии – и станешь ничуть не лучше какого-нибудь мастерового. Даже хуже, потому что за мастеровым – его гильдия, а за тобой – никого… Ну если не считать меня и великого князя! – улыбнулся Сергей Иванович, опередив возмущённый возглас сына. – Для любого германского рыцаря ты не знатный господин, а никто. Потому что он, рыцарь, полагает, что Господь лично его назначил своей рукой в этом мире, а общей головой у этой тысячерукой гидры является как раз папа. Который нас, русов, своими чадами не посчитает, только если мы от Византии отойдём и под Ватикан ляжем. А мы не ляжем, потому что власть их нам – чужая.