«Господь, звучащий в строкахПесенный суетный тон —Грех, а гласит Ваш закон,Что мертв погрязший в грехах!»
Монах Монтаудонский– В чем дело, Лако? – зевнув, потянулся Арман Ги.
Слуга молча пожал плечами. С палубы доносился беспорядочный топот ног.
– Похоже на панику, – встревоженно сказал бывший комтур, нащупывая перевязь с мечом.
Выбравшись из-под навеса, Арман Ги задал свой давешний вопрос «в чем дело?» нескольким носившимся по палубе корабля людям. Но они, во-первых, были итальянцами и не знали французской речи, во-вторых, им было некогда. Так что бывший комтур ничего не узнал. Впрочем, он скоро понял, что ни в каких вопросах нет нужды. Слева по борту отчетливо рисовалась на поверхности утренней ряби громадная галера.
Генуэзец, капитан корабля, на котором Арман Ги предпринял рискованное восточное путешествие, метался между рядами своих гребцов и что-то кричал им, плюясь и размахивая плетью. Гребцы вроде бы старались, но было видно, что от преследователя генуэзскому торгашу ни за что не уйти. Арман Ги вспомнил свои сомнения двухнедельной давности, стоит ли ему связывать свои планы на будущее с Оливио Кардуччи и подумал, что сомнения были в высшей степени не безосновательными.
– Это сарацины, – сказал полуутвердительно, полувопросительно комтур.
Лако, внимательно всматривавшийся (и внюхивавшийся) в подползающий корабль, ничего не ответил, он еще не составил мнения на этот счет.
– Ну кто еще, кроме сарацинских собак, может так нагло гнаться за христианским кораблем? – раздраженно сказал комтур. Большая часть этого раздражения относилась к тому, что две недели назад он поддался на уговоры этого жадины-генуэзца. Ведь можно было подождать. Ведь уже составлялся в марсельском порту большой караван судов, к которому эта галера не посмела бы приблизиться. Что за страшная сила – нетерпение, какие только глупости ни заставляет нас творить она.
– Черт побери! – громко сказал Арман Ги, – бог весть, что нас теперь ждет, не будем ли мы уже завтра стоять на невольничьем рынке.
До выяснения этого вопроса оставалось ждать совсем немного.
Дрожащие от ужаса при мысли о столкновении с бешеными азиатами в абордажной драке матросы строились на верхней палубе, прилаживая латы, сжимая в руках короткие романские мечи и арбалеты.
Махина атакующей галеры наплывала все быстрее. Большая слепящая искра горела на ее начищенном до блеска таране, над бортом торчало десятка полтора абордажных крючьев.
– Никак не могу понять, кто это такие? – раздраженно проговорил бывший комтур. В мачту рядом с его головой с тугим звуком вонзилась стрела. Другая просвистела над головой.
Захрустели сокрушаемые тяжелым туловищем атакующей галеры весла генуэзского корабля. Лако негромко объявил:
– Это не сарацины.
Вскоре Арман Ги и его слуга были ограблены, избиты и связаны этими несарацинами. Никакие попытки объясниться с кем-нибудь из нападавших никакого успеха не имели. Когда бывший комтур понял, что надоедать этим господам небезопасно, он решил подождать дальнейшего развития событий. Вдруг картина прояснится. Лако держался того же мнения.
Победители взяли плененную галеру на буксир и уже утром следующего дня неудачливым путешественникам открылась картина какого-то побережья.
Корабли еще не пристали к берегу, а Оливио Кардуччи – его скрутили одною веревкою с Арманом Ги – сказал, напряженно всматриваясь в очертания портовых сооружений:
– Это Кипр.
– Кипр?! – изумился, и вполне искренне, комтур.
В голосе его помимо изумления сверкнула и радость, ведь именно этот остров был целью его путешествия.
Первой целью. Судьба, кажется, начинала возвращать только что отобранные милости. Арман Ги неосторожно приподнялся, стремясь собственными глазами увидеть легендарный остров. Зря он это сделал. Стоявший на мостках, посреди толпы лежащих на полу пленников, полуголый надсмотрщик без всякого предупреждения шевельнул длинным бичом. По плечу тамплиера потянулась багровая полоса и он потерял сознание.
Лако ринулся было к своему господину, но помочь ничем не смог, ибо связан был спиной к спине с пузатым византийцем, тихо постанывавшим от боли и безысходности.
Надсмотрщик обернулся на звук человеческого шевеления, но Лако успел притвориться потерявшим сознание.
Все нападавшие носили на лице черные повязки и не сняли их и сейчас, после полной своей победы. Неужели они боялись, что их узнают? Что там может скрываться под этой черной тканью?
Во всяком случае, одно имело смысл усвоить – шутить эти господа не намерены.
По некоторым мелким деталям их поведения можно было заключить, что принадлежат они, вероятнее всего, к христианскому племени, можно было счесть удивительным, что они проявляли столь чрезмерную жестокость к своим единоверцам.
Еще более удивительным было то, что, являясь шайкой, несомненно, самого разбойничьего толка, они так свободно, не скрываясь, вплывают в гавань острова, где, судя по сведениям, полученным в Марселе, верховной властью над большей частью земель и портов обладает маркиз де Берни, капитуляр ордена тамплиеров. Трудно было представить, что он допустил существование под своим крылом пиратского лежбища.
На все эти недоумения ответа не было.
После того как суда пришвартовались, пленников немедленно выгнали на берег, попытались построить в колонну, но получилась какая-то отара. Старший что-то прокричал на смутно знакомом Арману Ги языке и толпу несчастных погнали по белой от пыли дороге в сторону от городских укреплений.
– Я теряюсь в догадках, кто это такие? – бормотал Оливио Кардуччи, – когда знаешь, с кем имеешь дело, то можно предварительно прикинуть сумму, в которую обойдется выкуп. Хуже всего, если это какие-нибудь еретики, которым их ересиархи велят презирать деньги.
