Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Товарищ с интересом воззрился на посетителя за соседним столом. Отчего тот занервничал, подавился горячим глотком и покраснел до ушей.
– Нет-нет, – взмолился Нессельроде. – Вы спугнете его, а нового мы можем не распознать. Да и ваша «козочка» уж слишком усердно вертится возле нас.
Бенкендорф победно покрутил ус. Уж он-то знал, зачем женщины пускаются вокруг него в хороводы.
Карл Васильевич обреченно вздохнул. Товарищ не понимал самых элементарных вещей. И понимать не хотел! Его считали баловнем судьбы, аристократом, чей графский титул был вывезен предками с родины в Лифляндию, а потом в Россию. Великосветские манеры открывали перед ним двери салонов Сен-Жерменского предместья, а репутация – карманы обитателей банкирского шоссе д’Антен. Пресыщенные дамы из окружения императрицы Жозефины слетались попробовать непривычного лакомства и передавали новичка с рук на руки, из объятий в объятия. Они перезнакомили его с половиной города, укутали связями, окружили нужными людьми. Ах, если бы половина этого везения досталась Карлу!
– Мы делаем одно дело, – убеждал он.
– У вас своя миссия. У меня своя, – возражал остолоп. – Ведь я не спрашиваю, что именно вы обсуждаете с Талейраном. Вам не подозрительно, что министр иностранных дел вдруг изменил Бонапарту и продался нам?
– Я лишь исполняю приказы государя. Так вы мне поможете?
– С какой стати? – Бенкендорф откровенно издевался.
Он терпеть не мог советника посольства, но это была не горячая ненависть, а отвращение солдата к вше. То, что этой вше доверили тайные переговоры, оскорбляло честную душу Шурки. Вот такие крючкотворы неизменно проигрывали в кабинетах войны, уже выигранные на поле боя. Растворяли победы, купленные кровью, в море чернил…
Особенно остро Бенкендорф ощутил неприязнь в Люневиле, по дороге в Париж. Толстой пригласил секретаря к себе в карету, чтобы уточнить кое-что в документах. Нессельроде пришел с поклонами и самыми заискивающими улыбками. Сел напротив посла и зашуршал бумагами. Александр Христофорович зевнул и уставился в окно. Ему было скучно, он слабо понимал дипломатические термины.
Экипаж уже подъезжал к городу. Поля продолжали зеленеть, и, казалось, на дворе не октябрь, а июль. Словно посольский поезд, миновав Померанию, вкатил обратно в лето. Еще цвела акация. Желтые шпалеры кустов держали дорогу в вечной тени, и можно было даже в полдень не опускать занавески на окнах кареты.
О, бель Франс! Есть ли хоть один путешественник, не готовый кричать от восторга, пересекая твои границы?
Оказалось, есть.
Шурка даже поперхнулся собственным дыханием. По дороге брели пленные. Свои. Резкий звук русской речи ударил Бенкендорфа по ушам. Он уже расслабился, уже подружился с офицерами почетного эскорта. И вдруг… Понурые, оборванные, в сапогах без подошв, в опорках, многие босиком.
Происходил размен: наши отдали французов, Наполеон вернул тех, кто очутился у него после Эйлау и Фридланда. Но не всех. Часть осталась за ним как страховка от непредсказуемых действий русского друга. Побежденные вынуждены были терпеть. А победители могли себе позволить.
Раненые, контуженые люди тупо переставляли ноги и, даже завидев посольский поезд, окруженный блестящей французской свитой, не проявили особого интереса. Понукаемые конвоирами, они подались к обочине и, с трудом переводя дыхание, выплевывали короткие ругательства в адрес соотечественников.
Карета ехала через частокол «матери». И еще через запах – вонь немытых человеческих тел и прокисших в крови бинтов. Кого другого бы замутило. А Бенкендорф покрылся мертвенной бледностью и попытался дернуть за ручку двери.
– Что вы им скажете? – граф едва заметно сжал локоть адъютанта. – Не смотрите.
Он сам уставился на обивку кареты, будто не видел ее двести верст подряд. И только монотонный голос Нессельроде не изменился ни на одну ноту. Он все так же нудно бубнил, перекладывая один документ под другой, точно не замечая происходящего. Только достал из кармана платок и прикрыл им нос. Могло показаться, что секретарь не видит посла с адъютантом. На самом деле Карл Васильевич глубоко презирал обоих. Хуже институток!
Именно тогда Нессельроде навечно погубил себя в глазах товарища. Безотчетная гадливость – вот что Александр Христофорович испытывал к этой рептилии. И вскоре наградил секретаря обидным прозвищем Рыбий Глаз.
Теперь он ни при каких условиях не собирался предоставлять Карлу ни своих кредитов, ни своих знакомств.
– Очень жаль, что вы не хотите помочь, – вздохнул Нессельроде. – Тем не менее я вынужден настаивать. И, поверьте, у меня есть способ изменить ваше отношение.
* * *
«Везде французские командиры встречали графа Толстого с военными почестями, демонстрировали самую живую радость. Мы постоянно вынуждены были делать вид, что принимаем их любезности».
А. Х. Бенкендорф«Полюбить – так королеву. Проиграть – так миллион!» Шурка предпочел бы выиграть. Но в Париже легче спустить деньги. И нужно быть очень везучим или очень богатым, чтобы не выйти из этого города голым. Ни той, ни другой добродетелью Бенкендорф не обладал. Он знал, что уступит соблазнам, как только встретит их, и заранее ликовал по этому поводу.
Одно портило картину – французы. Их вопиющее к небесам могущество!
При взгляде на беспечные толпы, наводнявшие Елисейские Поля, перекусывавшие в тысячах кафе на открытом воздухе, проливавшие на землю шамбертен и крошившие птицам красно-белые мазаринетки в обливной глазури, трудно было поверить в рассказы о голоде, терзавшем город всего лет пять назад. Говорили, что тогда люди ринулись по улицам к бойне и лизали кровь, вытекавшую за ворота по желобам. Эти очаровательные женщины? И их веселые поклонники? Полно! Да можно ли такое представить?
Каждое утро по улицам прогоняли стада быков. Зеленщицы надрывались от крика. Требуху за бесценок отдавали бродягам. Кофе с молоком пили как воду. Город откровенно жирел, да и остальная страна, по слухам, поднималась как на дрожжах. Мало кто задумывался, что деньги на расчистку дорог и строительство мостов – трофейные. Как картины из Италии. Или лошади из Пруссии. Чтобы жить, нужно воевать. И воевать удачно.
В Страсбург русское посольство въезжало через ворота, именовавшиеся Вратами Аустерлица. Еще на немецких землях французы вели себя как хозяева. Они действительно хотели мира. Ибо всех победили. И сделали свою родину госпожой Европы. Им казалось таким естественным, что весь мир с ними согласен. Особенно русские. Ведь их молодой царь так любит своего брата – французского императора!
Посольство везли, не давая ни на шаг уклониться в сторону. Но и без этого было видно, что шоссе расчищены от волчцов, которыми поросли в дни революции. На реках порты и гавани, заиленные и засыпанные песком, теперь приводились в порядок. Как сказали сопровождающие, император оплачивал общественные работы для 50 тысяч человек, которые каждый день благословляли его имя.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
