– О-о-о! – выдохнули сотни людей.
– Склонитесь перед Колхоем, покровителем подгорного Дома! – торжественно произнёс Жрец.
Молитвенно сложив руки, люди замерли в благоговейном поклоне.
– Поколения охоев рождались и умирали во мраке, надеясь, что их потомки дождутся Возрождения света. Вам выпало счастье узреть этот день! Увидеть чашу, драгоценную мозаику стен Священного зала, всё, что сделано руками предков, живших при свете. Подумайте о тех, кто был лишён такой возможности, и цените её! Приумножайте красоту для грядущих поколений!
Охои восторженно оглядывали великолепие пещеры, преобразившейся в сиянии Колхоя.
– И будьте признательны тому, – возвысил голос Жрец, – кто подарил вам свет!
Старик поковылял к Алзику, положил ему на плечо руку и вновь обратился к собравшимся:
– Давно не рождались в нашем Доме такие, как этот юноша. Кирхой назвал его изменником – это ложь! Алзику хватило отваги нарушить жестокий и бессмысленный закон, рискнуть жизнью ради того, чтобы вы встретили день Возрождения света! Приветствуйте избранника света, люди Горы! Благодарите его! Поклонитесь ему!
Охои, ещё не оправившиеся от потрясения, готовы были исполнить всё, что скажет Жрец, однако протестующий юношеский возглас отразился от сводов пещеры:
– Нет!
По толпе побежал ропот.
– Нет! Не меня благодарите. Её! – Алзик указывал на симхаэтку. – Она принесла свет в подгорный Дом, ей и следует поклониться!
«Избранник избранником, а всё-таки придурок, – вздохнула мать юноши. – И, кажется, ведь действительно влюбился в эту чужеземку! Вот же горе! Всё у него, не как у людей!»
* * *
Синголь пробудилась от того, что ей привиделась зубастая пасть, кричавшая: «Еда! Тёплая еда! Вкусная еда!» И пасть эта принадлежала ей! К концу торжества девушка почувствовала себя настолько измученной, что едва добрела до приготовленного для неё ложа. Теперь ей дико хотелось есть. За все безумные последние дни у неё во рту не было даже маковой росинки. Наполняя рот слюной, в памяти всплывали яства тётушки Симхости. Однако видениями не насытишься! Синголь вскочила, едва не стукнувшись макушкой о низкий свод пещерки, и позвала Алзика. Но вместо юного охоя явилась его мать.
– Ну, и дрыхнуть ты горазда, – проворчала женщина. – Я бы давно тебя разбудила, да сын не велел. Он сейчас у Жреца, обещал скоро вернуться. Давай-ка умывайся и поешь.
Девушка не заставила себя упрашивать. Она заглатывала жидкую рыбную похлёбку, просто рыбу, плоские хрустящие лепёшки и даже каких-то поджаренных зверьков, довольно противных на вкус.
– Про твои подвиги сын порассказал, – приговаривала мать Алзика. – Я бы ему не поверила, если бы сама не видела, что ты с Кирхоем вытворяла. До сих пор жуть берёт! Говорят, всё ещё бредит наш воитель.
Женщина собиралась что-то добавить, но вбежал встревоженный Алзик:
– Мама, собери еды!
– Куда опять собрался? – всплеснула руками мать.
– Оставь нас, мама, мне нужно поговорить с Синголь.
Зная, что Алзик всегда скрывает неприятности, симхаэтка испугалась:
– Что случилось?
– Тебя ищут!
– Кто?
– Тот, кто с помощь верёвки и железных когтей спустился сверху.
И юноша рассказал, что двое охоев сегодня отправились в кладовую. Там их схватил огромный человек, свирепый и вооружённый до зубов. Объяснил знаками, что преследует добычу, которая ускользнула от него и скрывается поблизости.
– И описал тебя, – закончил Алзик.
– Апанхур! – Сердце Синголь бешено заколотилось.
– Ты с ним справишься?
– Нет! Мне нельзя с ним встречаться!
– Тогда быстро уходим! Я тебя выведу наверх, пока Жрец собирает людей, чтобы решать, как с тобой поступить. Охои, конечно, перед тобой в долгу, но страх в них очень силён. Я не уверен в решении, которое они примут.
* * *
И снова они двигались тёмными туннелями. Некоторое время шли в полном молчании, вжимаясь в расщелины при появлении любого встречного. Постепенно обжитые территории остались позади, больше им никто не попадался.
– Что этому типу от тебя надо? – наконец спросил Алзик.
– Не знаю! Он преследует меня со дня рождения, требует подарок.
Охой изумился:
– Полез в пропасть, чтобы ты сделала ему подарок? Ну и обычаи у вас!
– Нет. Он хочет отнять то, что подарили мне.
– Кто он вообще такой?
– Когда-то был лучшим воином нашего племени, а потом его разум забрал… – Синголь испуганно смолкла.
– Кто забрал его разум? – допытывался охой.
– Не могу сказать! Не сейчас! Не в темноте. Когда выберемся наверх и рассветёт.
– Рассветёт?
– Ну, когда взойдёт солнце!
Алзик резко остановился:
– Я не смогу оставаться с тобой в Большом мире, когда рассветёт.
– Почему?
– Слепящий огонь, который ты называешь солнцем, сжигает глаза охоев. В тот единственный раз, когда я поднимался в Большой мир, было темно, только яркие точки усыпали громадный купол. Потом в глазах появилось жжение, и я понял, что начинается время слепящего огня…
– Ты хочешь сказать, что выведешь меня наверх и оставишь?
– А что ещё я могу сделать?
– Придумай что-нибудь! – умоляла девушка. – Ты же умный! Наши кузнецы, когда работают с расплавленным металлом, надевают специальные маски-козырьки из дымчатого кварца, которые защищают их глаза от жара и попадания искр.
Парень не ответил, дальше шли молча. Мысль симхаэтки лихорадочно работала над тем, как бы смастерить защитную маску для охоя. Потом Синголь спохватилась, что его кожа, наверное, такая же нежная, как глаза. На солнце Алзик мгновенно обгорит, значит, ему понадобится шляпа. Тем временем юноша думал: «Какой толк будет от меня, слепого? И что я знаю о Большом мире? Здесь я в состоянии ей помочь, наверху же не сумею ничего!»
Судя по тому, что становилось всё жарче, в Большом мире было время слепящего огня.
– Ты знаешь, куда идти, когда выберешься? – спросил охой.
Синголь растерялась:
– Прежде чем за мной погнался Апанхур, я поднялась в святилище. Не помню зачем. Перед этим Старец дал мне… – Девушка вытащила из-под выреза туники кулон. – Это амулет-оберег, обладающей чудодейственной силой. Ты спрашивал: как мне удалось прогнать чудовище? почему расплёлся узел и рассыпалась каменная плита? Так вот, это всё сделал волшебный амулет! И ещё он…
Синголь собиралась рассказать, что с помощью амулета читала мысли Алзика, но, заметив, что спутник почти её не слушает, обиделась и замолчала. А юноше к тому моменту сделалось не до разговоров. Привыкший к прохладе подгорного Дома, он с трудом переводил дыхание от духоты. И всё чаще тёр слезящиеся глаза, почти утратившие способность видеть. Не заметив острый камень, Алзик споткнулся и упал, неудачно подвернув ногу. Попытался встать, но ощутил резкую боль в щиколотке.
