Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
Она смолкла и опустила глаза. Выплеснув все то, что теснилось на сердце, она почувствовала себя невероятно беззащитной перед Каримом. Она как будто положила свою душу ему в руки и вот теперь с трепетом ожидала, как он поступит с этой добычей. Глафира не замедлила бы ее растерзать и доказать Майе, что та не более чем жалкие ошметки человека. А что сделает ее внук?
Она почувствовала, как Карим берет ее руку в свои. Теперь Майя еще больше боялась поднять на него взгляд и все взволнованней ощущала, как он притягивает ее к себе. Она вслепую ткнулась лицом в его грудь, в ту ее часть чуть ниже подключичной ямки, где Глафира имела обыкновение носить кулон. «А что же дальше?» – с безвольным ужасом подумала она.
– Теперь я знаю, что нам делать, – сказал Карим.
– Что? – прошептала Майя.
– Ты должна вернуться к лошадям.
Карим раздумывал над ответом, но тут у Майи в голове неожиданно вспыхнули слова: «Эту местность издревле называли “Край прекрасных лошадей”».
– Каппадокия! – изумляясь собственной догадке, произнесла она.
– В Турции.
– Потому что «Каппадокия» означает «Край прекрасных лошадей». По-персидски.
Последовало молчание, во время которого Майя пыталась оценить, сошла ли она с ума или вышла на новую, полную риска, но полную и непередаваемой прелести дорогу.
– Значит, едем в Каппадокию, – произнес Карим, наклоняясь губами к ее голове так, что она почувствовала на макушке его теплое дыхание. – Из Севастополя в Стамбул ходит паром. Загранпаспорт у тебя есть. Визу ставят по приезде. Видишь, как все просто! Если только захотеть…
XVIII
– Скажи, а я похож на свою бабушку? – спросил Карим поздним вечером два дня спустя, когда они стояли на палубе парома, облокотившись на релинги.
Майя покачала головой:
– Внешне – нет, по характеру – тем более. Для нее главное – уничтожить человека, ты, наоборот, даешь силы жить. Хотя с молодостью, – Майя лукаво улыбнулась, – у тебя и вышла осечка.
– Должны же у меня быть какие-то недостатки!
Оба рассмеялись.
– Я все время думаю, – продолжала Майя, – сейчас, когда ты рассказал мне о том, что она сделала в прошлом, я никак не могу понять: за что она так к нам, ко всем? Ко всем своим близким людям? Что мы ей сделали?
– Дело не в том, что вы ей что-то сделали, – откликнулся Карим, – а в том, что вы к ней были ближе всех. Именно от вас она и могла набраться сил. А с людьми, с которыми близко не сошелся, такого не проделаешь. Их сначала нужно очаровать, подпустить к себе на близкое расстояние, а уж потом… выпотрошить всю душу.
– Откуда ты все это знаешь? – поразилась Майя тому, насколько точно была описана тактика Глафиры. – С тобою такое тоже было?
Карим промолчал. Майя поняла, что он не хочет откровенничать о своем прошлом.
– Но зачем нас потрошить?
– Затем, что таким людям, как она, для жизни нужно очень много сил. А где их взять? В других людях. В их чувствах, точнее. Будешь по-хорошему к ним относиться – получишь любовь, а с точки зрения энергии это совсем немного. Вот когда то любовь, то ненависть – это настоящая батарея с двумя полюсами.
Майя передернула плечами:
– Никак не могу свыкнуться с тем, что весь этот ужас – наяву.
– Для тебя уже нет. Ведь ты к ней больше не подойдешь на опасное расстояние.
– И останусь одна, – неожиданно для себя проговорила Майя.
– Почему? – удивился Карим.
Майя смотрела в непроницаемую черноту моря.
– У меня и так-то было не слишком много знакомых. Когда родился Никита, все силы стали уходить на него, а последние три года я все вкладывала в Глафиру. Даже с подругами созваниваться перестала. Так что будешь смеяться, но никого у меня сейчас нет, кроме нее.
– А сын?
– Сын… – У Майи дрогнули губы. – Для него теперь Глафира вместо матери.
– И что, ты так и собираешься оставить его ей? Чтобы он стал следующим?
– Следующим после кого?
– После моего деда и дяди.
Майя замерла: отвлекшись мыслями о Каппадокии, она и забыла, к чему приводит любовь к Глафире. Мать, пожирающая собственных детей… Достойная дочь своей кровавой родины, перерезавшей половину сыновей в гражданской войне, высосавшей кровь у крестьян, выгрызшей «врагов народа» и завалившей трупами дорогу Гитлеру. Да, у такой страны не могло быть никакого другого знамени, кроме вампирски-красного!
– Я не отдам его ей, – твердо сказала она. – Я вообще не должна была оставлять его в Москве. Он бы так сейчас радовался поездке в Каппадокию! Верил бы, что найдет здесь свои сокровища…
– Какие сокровища? – заинтересовался Карим.
– Ах да, ты не знаешь! У него хобби такое… – И Майя вкратце рассказала о кладоискательском увлечении Никиты и об их каппадокийских приключениях.
– Ты его недооцениваешь, – подвел итог Карим, выслушав ее рассказ. – А если там действительно было что-то спрятано?
– Но что я должна была сделать? Задержать группу?
– Вернуться туда на следующий день, как он и предлагал.
– Но неужели ты действительно веришь…
– Я – да, а вот ты почему-то упорно отказываешься верить в чудеса, хотя они за тобой просто ходят по пятам. Знаешь, в чем твой сын молодец? В том, что, живя с тобой, он до сих пор верит в то, что найдет свой клад.
Майя была задета:
– По-твоему, жизнь со мной – для людей, лишенных воображения?
– Ты еще помолодеешь, – пообещал ей Карим, – помолодеешь и будешь верить в то, во что взрослым дядям и тетям верить не положено. Да ты уже начала молодеть, разве не чувствуешь? Ведь если бы ты не прошла Каньон, ты бы и думать сейчас не стала ни о какой Каппадокии!
Майя молчала. Она не знала, молодеет ли она, но, по ее собственным ощущениям, глупела она стремительно.
В каюте было хорошо освещено настенное зеркало, и, перед тем как лечь в постель, Майя вгляделась в свои черты. Сколько она себя сознавала как личность, столько ей было больно сталкиваться с собой лицом к лицу. Отражение в зеркале неизменно являлось свидетельством ее несовершенства, причем несовершенства, которое Майя при всем желании бессильна была исправить. В отроческом возрасте ей жестоко пригнули голову гормональные бури – засоренные поры воспалялись, передавая друг другу эстафету, словно бегущие друг за другом красные огни на гирлянде. Впоследствии она прочла, что безумие пластических операций Майкла Джексона началось именно с того, что подростком он мучился от буйства собственной кожи. Абсурд? Но как прекрасно Майя его понимала! Ведь лишь к институтскому возрасту она впервые отважилась поднять глаза на сверстников, и то подняла их так, чтобы ни в коем случае не выдать в себе юную женщину. Она не привыкла ею быть и стеснялась играть подобную роль в своей учебной группе.
Единственным спасением было то, что в их техническом вузе обделенные женским обществом однокурсники все же уделяли Майе крохи внимания. Но тут Майя, привыкшая бороться со своим лицом, присмотрелась к фигуре, и результатом от увиденного стала черная тоска. Долгие годы усердно учась, она волей-неволей придала своему телу форму максимально удобную для сидения за письменным столом. А именно: выступающий дряблый животик, плосковатые ягодицы, тонковатые икры. Майя в ужасе бросилась стройнеть и одновременно наращивать мышцы; и на какое-то время единственным для нее мужчиной стал тренер на занятиях по шейпингу (тогда, в середине девяностых, еще не слышали слова «фитнес»). Должно быть, тренер заметил собачью подобострастность в глазах не слишком привлекательной ученицы, потому что решил смилостивиться над ней. В результате именно от него Майя родила сына. И вновь на долгое время забыла о мужчинах как о людях, способных войти в ее жизнь.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
