Гавань морей, омывающих небытие,Горький подсчёт, приходящий на смену веселью.Лишь умерев, мы своё обретаем жильё,Жизнь же течёт, как течёт караван по ущелью.
А.ГородницкийВ первых лучах рассвета они спустились с перевала в ущелье. Под ногами шуршал мелкий белый песок. На окружающих склонах чернели четкие квадраты пещер, кое-где виднелись вырубленные в камне лестницы. Скалы громоздились причудливыми, оплывшими формами, будто подмокшие песочные башни на морском берегу.
В полной тишине брели они по ущелью, все глубже погружавшемуся в толщу горы. За очередным изгибом по обе стороны показались огромные квадратные глыбы.
Дмитрий помнил каждое слово из рассказанного Гликом.
"Вход в ущелье сторожат Джинновы глыбы, бедуины называют их Сахаридж. Возможно, это гигантские гробницы или каменные идолы-божества".
Голос профессора вел, словно на экскурсии. Перед глазами вставало его разгоряченное лицо, подсвеченное красными отблесками костра, замершие лица студентов и археологов и невозмутимая, словно индейская маска, физиономия Бар-Циона.
"Ущелье называется Сик. По легенде оно образовалось от удара посоха Моисея. Так как посох был кривой, ущелье и дорога в нем тоже извивается под сводами скал. Склоны ущелья усеяны гробницами, погребальными пещерами и мавзолеями".
Двир брел впереди, с интересом осматриваясь по сторонам. Подойдя к одной из пещер, он озадаченно остановился. Вход украшал внушительный портал, а над ним расходились вверх по скале вправо и влево ступенчатые узоры.
– Интересный узор, – сообщил он подошедшему Дмитрию.
– Ага, – подтвердил Дмитрий, – это гробница, а над ней в скале лестницы для душ, так проще в небо подниматься…
– Слушай, Фридман! – взорвался Двир, – Вот откуда ты все знаешь? Может это и не лестницы вовсе, а другая какая хрень? А ты мне голову морочишь!
Дмитрий засмеялся.
– Пока ты в палатке бока отлеживал между караулами, там, на раскопках, я у профессора Глика все выспросил.
Двир недоверчиво хмыкнул и зашагал вперед.
Каждый изгиб ущелья открывал новое высеченное в красной скале архитектурное чудо. Они миновали обелисковую гробницу, увенчанную огромными конусообразными столбами, расположенный ниже зал для трапез: триклиний, подошли к входной арке. Стены ущелья здесь вздымались на добрый десяток метров. От самой арки остались лишь вырубленные опоры, да часть свода из массивных блоков. Странно, подумал Дмитрий, на акварели Робертса, что он видел в библиотеке, арка была цела.
Рядом с опорами обнаружились культовые ниши, где когда-то стояли статуи наббатейских богов.
Двир беспокойно огляделся и тихо сказал:
– В этой каменной кишке нас можно брать голыми руками. И никуда не денешься…
Дмитрий лишь пожал плечами и шагнул вперед. Сейчас, пожалуй, никакая сила не смогла бы завернуть его обратно.
Ущелье сужалось, а стены поднимались все выше, оставляя над головой лишь узкую щель. Сверху струился солнечный свет разбиваясь о красные с причудливым узором камни.
Горная порода поражала своей красотой и многообразием. Барельефы, остатки скульптур, попадавшиеся в ущелье, были затерты, грани зализаны.
"Сик являлся основным акведуком Петры…" – рассказывал Глик. Дмитрий провел рукой по шершавой поверхности скалы, за тысячи лет время, вода и ветер сгладили все углы и выступы, стерли статуи богов, хотя, тут наверняка не обошлось без вандалов и мародеров.
Двир брел впереди, настороженно вертя головой. Дмитрий тащился следом. Ночной переход его порядком утомил, саднили ноги, спина ныла. Вот только сна не было ни в одном глазу, а под ложечкой сладко сосало при виде красных стен, вздымавшихся над головой.
"Полдела мы сделали, " размышлял Дмитрий, "теперь бы еще вернуться с миром. Пацаны в батальоне удавятся от зависти".
Стены почти сомкнулись над их головами, ширина прохода в этом месте составляла не больше трех метров. Двир вдруг остановился и хлопнул себя по лбу.
– Чуть не забыл! – Он скинул ранец, распахнул крышку, и аккуратно извлек кожаный футляр с предметом жгучей зависти всей роты. В футляре лежала "Лейка" третьей модели, купленная старшим братом Двира у немцев, не то в галилейском Бейт Лехеме, не то в Вальдхайме, перед тем, как последних темплеров вышвырнули на Кипр.
Двир закинул ранец на спину и гордо водрузил фотоаппарат на шею. Покрутив колесики настройки, он повернулся:
– Ну-ка встань в проходе!
Дмитрий сдвинул панаму на затылок и облокотился плечом о стену.
– … та-ак… чуть левее… – бормотал Двир, мудря с камерой, – замри…
– Все, – буркнул он, наконец оторвавшись от видоискателя, – свободен.
Ущелье несло их все дальше, завлекая новыми оттенками красного. Периодически песок под ногами сменялся гладкими булыжниками римской дороги. Проступали на стенах полустертые очертания скульптур, чьи-то ноги, головы, узоры.
Голос Глика звучал в ушах:
"Петра находилась в забвении, пока ее не открыл заново швейцарец Иоганн Буркхард. Он хорошо знал арабский и много путешествовал по арабскому востоку. Однажды в Караке он услышал, как местные рассказывали о необыкновенном розовом городе, скрытом в скалах. Но попасть туда оказалось непросто. Бедуины верили, что в Петре спрятаны несметные сокровища и ревностно охраняли город от посторонних. По слухам, тех, кто увидел город, не выпускали живыми. Сами "дети пустыни" пытались искать клад довольно своеобразным способом: периодически кто-нибудь торжественно заявлял, что ночью узрел видение и точно знает, клад откроется тому, кто метко попадет в статую, венчающую ту или иную гробницу. Все племя принималось с воодушевлением палить по статуе, пока тысячелетние произведение искусства не превращалось в пыль. Хвала Всевышнему, статуй на гробницах было много, а патроны стоили недешево.
Буркхард пошел на хитрость. Он сумел договориться с бедуинами, чтобы ему разрешили принести в жертву ягненка в святилище пророка Аарона на горе Джабель Арун. Он прошел за проводником через ущелье Сик и оказался перед прекрасными фасадами высеченного в скалах города. Но договор касался только жертвоприношения у Джабель Арун, и Буркхардту пришлось, не выказывая своего волнения и любопытства, двигаться мимо. Миновав город, они добрались до подножья горы, где Буркхардт и совершил жертвоприношение.
