— Да.
Мишель на минуту оставил друга, чтобы узнать, кого хоронят. Вскоре он вернулся. На нем лица не было, слезы стояли в глазах. Мишель был бледен.
— Что с тобой? Отвечай же! — испугался Жюль.
— Это один из моих друзей. — Мишель не мог больше сдерживаться, и слезы полились по щекам.
— Гюстав Десперье.
— Да, Жюль.
Жюль тоже заплакал. Через минуту Мишель спросил:
Глава XIII
В каморке старого Жозефа и на колокольне. — Падение колокола: несчастный случай или преступление?
Жюль и Мишель подошли, наконец, к старой церкви. Здесь было тихо и пустынно. На ступеньках и на крошечной храмовой площади еще виднелись кое-где следы крови. Рабочий за два франка в день согласившийся привести мостовую в порядок, насвистывал или напевал песню: «Станцуем карманьолу…»[65]Нечего сказать, момент для пения удачный! Мишелю стало не по себе.
Молодые люди поднялись по затемненной лестнице к порталу. Повсюду царила мертвая, точно кладбищенская, тишина, изредка прерываемая веселой песенкой; казалось, что самой церкви Святого Николая стыдно за вчерашнее. Дверь в церковь была прикрыта. Напиравшая толпа снесла ее с петель, но дверь успели починить, да к тому же поставили металлическую подпорку.
Друзья вошли внутрь. Хотя на улице светило солнце, в храме сохранялся полумрак. Внезапно дверь с шумом захлопнулась, да так, что все здание содрогнулось от удара. По высоким сводам прокатилось гулкое эхо.
— Жюль, — тихо проговорил Мишель, — старой Сарабы нет на обычном месте.
Жюль обернулся — скамейка была пуста.
— Впервые в жизни вижу, чтобы и скамейка и площадь пустовали, — ответил Жюль.
— Это, конечно, ерунда, но все же кто мог закрыть дверь снаружи?
Жюль отреагировал не сразу.
— Старый Жозеф.
— Пойдем к нему.
Каморка старика находилась в одном из самых темных углов церкви. Сначала надо было пройти в исповедальню,[66]с довольно неуклюжими деревянными скульптурами и грязными, некогда желтыми занавесями. Раньше, когда в церкви были кюре и викарии, эта исповедальня принадлежала кюре. Еще можно прочесть имя — Морисо, если я не ошибаюсь.
Прежде чем подойти к дверце, надо было миновать еще массивные перегородки. Друзья ступали осторожно, полной грудью вдыхая специфический церковный запах. Со страхом услыхали они, как открылась дверь и раздались гулкие шаги. Молодые люди переглянулись, взялись за руки, стараясь не терять самообладания.
Вот, наконец, и каморка. Тихо, спокойно. Дверь открыта. В комнате — беспорядок; бумаги, выброшенные из шкафчика на стене, валялись повсюду на полу, в углу — перевернутый стул, замок на шкафу взломан. Даже постель перерыта, как будто здесь что-то искали.
Без сомнения, убогое жилище старого звонаря посетил чужак.
— Пусто, — вскричал Жюль, — я знал!
— Пусто, — повторил Мишель, — но что же тут стряслось?
— Ничего не понимаю.
— Кто закрыл входную дверь в церковь?
— Хватит вопросов, у меня и так голова идет крутом. — Жюль с силой потер лоб. — Мишель, мы с тобой достаточно смелы?
— Да, Жюль. Сейчас опасный момент.
— Твой кинжал при тебе?
— Да.
— Пойдем на колокольню!
— Ну что ж, пойдем.
Выйдя из комнаты, Жюль запер дверь на ключ. Они поднялись по скрипучей лестнице. Подошли к входу, ведущему на колокольню, оставалось лишь толкнуть дверь.
— Жюль, когда Жозеф уходил отсюда, он всегда тщательно все запирал.
— Так он не выходил?
Молодые люди карабкались по винтовой лесенке, здесь было светлее, чем в церкви; бойницы в стене находились выше соседних домов, и дневной свет проникал сюда беспрепятственно. Под лучами солнца серебрилась вековая пыль на стенах башни.
Жюль, и Мишель поднимались не спеша. Воспаленное воображение, натянутые нервы оживляли все вокруг. Ступени, казалось, сохранили еще следы ног старого звонаря. Друзьям представлялось, что они вдыхают запах смерти. Вот, наконец, и последняя дверь. Ключ в замке. Они открыли дверь, и она заскрежетала, словно могильная плита.
Шум вспугнул целую стаю ворон, и, поднявшись в небо, они на минуту затмили солнечный свет.
— Жозеф, — крикнул Жюль таким испуганным и в то же время требовательным голосом, который, казалось, не допускал возможного молчания в ответ.
И точно. Далекий голос тут же отозвался.
— Неужели ответил? — задохнулся Жюль от удивления.
— Не знаю, но какой-то ответ явно был. Ветер мешает расслышать.
— Значит, он спасся.
— Хочется верить.
— Пойдем.
Что предстоит им увидеть? Для начала огромный колокол возле поврежденной стены. Падая, он раскололся и теперь являл миру свой исполинский темный зев. Стена, державшая балку с колоколом, развалилась, но самое удивительное, чего невозможно было не заметить, — это то, что она будто распалась по кирпичику, как карточный домик. Случайно? Маловероятно.
— Да здесь попахивает преступлением, — пробормотал Жюль, поднимая с пола кирпич.
— Не трогай ничего, — остановил его друг. — Если начнется следствие, все должно быть на своих местах. Это прямые улики, а их надо беречь.
— Верно. — Жюль положил кирпич на прежнее место. — Однако Жозефа здесь нет. Кто же отвечал нам?
Голос доносился издалека, и я не расслышал, что именно сказали.
— Я умру от нетерпения, Мишель. Жозеф! Жозеф!
— Жюль, послушай-ка, да ведь нам отвечают: Жозеф.
— Он умер, — вскричал Жюль.
И эхо снова повторило за ним: он умер!
Как ни готовил себя Жюль к этому известию, как ни переживал, он все же был потрясен до глубины души. Все прошлое, настоящее и будущее вмиг пронеслось перед его мысленным взором.
— Пойдем, — Мишель взял друга за руку. — Жозеф должен быть где-то здесь. Он не выходил, дверь была не закрыта.
Молодые люди обшарили каждый уголок, спотыкаясь о брусья и трухлявые балки, стараясь не потерять равновесие и не переломать ноги среди этой рухляди. Им пришлось раз двадцать обойти вокруг упавшего колокола, но ровным счетом ничего обнаружить не удалось.
