И Пеллинор решительно зашагал в направленьи постели, волоча за собою ищейку.
В расщелине, расположенной на полпути к вершине одного из самых крутых утесов, поддельный Зверь препирался с собственным животом.
— Но, дорогой мой рыцарь, как же мог искренне ваш предвидеть бедствие подобного рода?
— Это была ваша идея, — гневно ответствовал живот. — Вы надумали переодеваться. Вы и виноваты.
У подножия утеса сидела в чувствительном расположении духа Искомая Зверь, собственной персоной, ожидая под романтическим светом луны, когда к ней спустится лучшая ее половина. За спиной ее серебристо переливалось море В различных уголках ландшафта несколько дюжин согбенных и раскоряченных представителей Древнего Люда внимательно наблюдали за развитием ситуации, укрывшись в скалах, в дюнах, в раковинных кучах, в каменных иглу и так далее, — все еще тщетно пытаясь прозреть непостижимые английские тайны.
10
В Бедегрейне эта ночь была последней перед битвой. Епископы в немалом числе благословляли армии обеих сторон, выслушивали исповеди и произносили мессы. Воины Артура относились ко всему этому уважительно, а воины Лота — неуважительно, ибо таково было обыкновение всех армий, обреченных на поражение. Епископы убеждали обе стороны, что они победят, ибо с ними Бог, но люди Короля Артура знали, что на каждого из них приходится три солдата врага, и потому почитали за лучшее получить отпущенье грехов. А люди Короля Лота, также осведомленные о соотношении сил, провели ночь, танцуя, пьянствуя, играя в кости и рассказывая друг другу грязные анекдоты. Во всяком случае, так записано в хрониках.
В палатке Короля Англии прошел последний военный совет, и Мерлин задержался после него, чтобы поболтать. Вид у него был встревоженный.
— О чем ты тревожишься, Мерлин? Разве нам предстоит все же проиграть эту битву?
— Нет. Битву ты выиграешь. Я не причиню никакого вреда, сказав тебе об этом. Ты сделаешь все, что в твоих силах, будешь стойко сражаться и призовешь сам знаешь кого в нужный момент. Тебе от природы назначено выиграть битву, а потому неважно, скажу я об этом или не скажу. Нет. Сейчас меня беспокоит что-то еще, о чем мне следовало тебе рассказать.
— И о чем же это?
— Милостивые небеса! Разве стал бы я беспокоиться, если бы вспомнил — о чем?
— Это не о девице по имени Нимуя?
— Нет. Нет. Нет. Нет. Это дело совершенно иного рода. Это что-то — что-то такое, чего я никак не вспомню.
Немного погодя, Мерлин вытащил бороду изо рта и принялся пересчитывать пальцы.
— Про Гвиневеру я тебе рассказал, так ведь?
— Я в это не верю.
— Неважно. И насчет нее и Ланселота я тебя предупредил.
— А это предупреждение, — сказал Король, — было бы низким независимо от того, правдиво оно или ложно.
— Дальше, я сказал все, что следует, об Экскалибуре и об осторожности, с которой тебе следует обходиться с его ножнами?
— Да.
— Про твоего отца я тебе рассказал, стало быть, дело определенно не в нем, о его особе ты получил представление. Больше всего меня сбивает с толку, — вскричал волшебник, выдирая пучки волос из шевелюры, — что я не могу припомнить, касается это прошлого или будущего.
— Выбрось ты это из головы, — сказал Артур. — Будущего я все равно знать не хочу. Для меня было бы лучше всего, если бы ты не тревожился так об этом, потому что и я начинаю тревожиться.
— Но это что-то такое, о чем я обязан сказать. Это жизненно важно.
— А ты перестань думать об этом, — предложил Король, — тогда, может быть, оно само и придет. Тебе нужно отдохнуть. В последнее время ты слишком утруждал свою голову всеми этими предупреждениями и приготовлениями к битве.
— Я обязательно отдохну, — воскликнул Мерлин. — Как только сражение кончится, я отправлюсь пешком в Северный Хумберланд. У меня есть наставник по имени Блейз, живущий в Северном Хумберланде, как знать, вдруг он сможет сказать мне, что именно я пытаюсь припомнить. А потом мы с ним понаблюдаем за дикими птицами. Он великий знаток диких птиц.
— Вот и хорошо, — сказал Артур. — Отдохни как следует. А после, когда ты вернешься, мы сможем придумать, как нам помешать Нимуе.
Старик перестал возиться с пальцами и бросил на Короля острый взгляд.
— Невинный ты человек, Артур, — сказал он. — И очень добрый, честное слово.
— О чем это ты?
— Ты что-нибудь помнишь о волшебстве, которым владел, когда был еще маленьким?
— Нет. Разве я владел каким-либо волшебством? Я помню, что интересовался зверями и птицами. Собственно, потому я и устроил в Тауэре зверинец. Но о волшебстве не помню.
— Люди забывают об этом, — сказал Мерлин. — Ты, верно, и притч не помнишь, которые я рассказывал тебе, когда пытался что-либо объяснить?
— Помню, конечно. Одна была про какого-то Равви, ты ее рассказывал, когда я хотел куда-нибудь взять с собой Кэя. Я, правда, так и не понял, зачем умерла корова.
— Ладно, сейчас я хочу рассказать тебе еще одну притчу.
— Послушаю с удовольствием.
— На Востоке, возможно, в том же городе, где родился Равви Иаханан, был один человек, который шел по базару в Дамаске и вдруг нос к носу столкнулся со Смертью. Он заметил удивленное выражение на страшном лице призрака, однако они миновали друг друга, не обменявшись ни еловом. Человек напугался и отправился к мудрецу спросить, что ему делать. Мудрец сказал, что Смерть, скорее всего, явилась в Дамаск, чтобы завтра поутру забрать его с собой. От этого бедняга пришел в ужас и спросил, не может ли он как-нибудь избежать такой участи. Думали они, думали и надумали только, что жертве следует за ночь верхом доскакать до Алеппо, тем самым ускользнув от черепа с кровавыми костями.
— И вот человек этот поскакал в Алеппо, — страшная была скачка, ибо никому еще не удавалось добраться туда за одну ночь, — и когда он туда добрался, он отправился на базарную площадь, радуясь, что ускользнул от Смерти.
— Тут-то Смерть и подошла к нему и хлопнула по плечу. «Прости меня, — сказала она, — но я пришла за тобой». «Но как же так, — вскричал охваченный ужасом человек, — мне казалось, что вчера я встретил тебя в Дамаске!» «Верно, — ответила Смерть. — Потому я и удивилась, ибо мне было велено встретиться с тобой сегодня — в Алеппо».
Некоторое время Артур размышлял над этой страшной, хоть и затасканной историей, а затем сказал:
— Стало быть, пытаться спастись от Нимуи бессмысленно?
— Даже если бы я того хотел, — сказал Мерлин, — и то было бы бессмысленно. Существует некое свойство Времени и Пространства, которое еще предстоит обнаружить философу по имени Эйнштейн. Кое-кто называет его Судьбой.
— Но вот чего я не могу переварить, так это того, что ты окажешься жабой в норе.
