Поначалу она взбунтовалась с такой силой, что Люсиль с большим трудом удалось убедить ее, что она привлечет к себе излишнее внимание и выкажет себя глупой и капризной, если отвергнет приглашение хозяина, объясняя это тем, что ей предпочтительнее сидеть в одиночестве в своей комнате, нежели разделять общество с ним и его дорогими гостями. Итак, отклонив настойчивые просьбы Люсиль надеть по торжественному случаю один из своих самых красивых нарядов, она вышла к гостям в строгом сером платье, купленном в качестве униформы, отчего у Электры глаза полезли на лоб. Розалин же лишь снисходительно улыбнулась. Роберт Ролинсон был сама приветливость и вежливость, именно таким она его и представляла, и только Хамфри Лестроуд смотрел хмуро и недовольно.
— Вы сегодня не на службе, — фыркнул он. — Могли бы надеть что-нибудь другое!
— А зачем? — спокойно спросила Фредерика. И действительно, несмотря на строгий покрой платья, которое она тщательно выгладила, вид у нее был хоть и сдержанный, но изысканный и исключительно привлекательный, не будь здесь Розалин, с которой соперничать было невозможно. — Разве это прием? Вы сами высказали пожелание, мистер Лестроуд, чтобы я оделась, как мне хочется, когда пригласили меня присоединиться к вам, и я сделала все, что могла, чтобы выглядеть достойно.
— Ха-ха! — Роберт Ролинсон в смокинге от дорогого портного и накрахмаленной белой манишке, попыхивая внушительных размеров сигарой, от которой по гостиной распространялся восхитительный аромат, явно нашел ее ответ достаточно остроумным, чтобы отреагировать на него, даже если это не вызвало улыбки хозяина. — У вас темперамент вашей матушки, дорогая, — проговорил он таким тоном, словно посвящал Фредерику в рыцари. — Если мне не изменяет память, Электра всегда была остра на язык, не правда ли, моя дорогая? Случись так, что тебе бы платили за то, что ты возишь Хамфри в одном из его блистающих автомобилей, ты бы, вероятно, поступила точно так же, как твоя дочь сегодня, если бы тебя призвали пред светлые хозяйские очи! Ты бы пренепременно показала ему, что ценишь себя и не считаешь, что, наняв тебя, он оказывает тебе благодеяние. Кстати, милая леди, — повернувшись к Фредерике, продолжал он, — если это платье надо понимать как рабочую форму, то оно восхитительно! Оно вам удивительно идет. Я бы сам не отказался от того, чтобы вы возили меня.
— Если вам действительно нужен водитель, могу предложить связаться с агентством, которое помогло мне найти Фредерику, — вставил Лестроуд, и в голосе его послышалось раздражение, но из-за того, как он произнес ее имя, а также от неожиданности Фредерика упустила несколько неожиданную концовку: — Хотя я всегда считал, что вы предпочитаете водить сами.
— Так оно и есть, но это только оттого, что мне не встречался никто вроде Фредерики… ведь у ее матери не было необходимости возить кого-либо. — Ролинсон был столь явно очарован матерью Фредерики, что не мог противиться желанию высказать сердечное радушие ее младшей дочери. — Но видит Бог, если бы она пожелала, я был бы счастлив! — закончил он.
— Вы слышите, Фредерика? — обратился Лестроуд к ней с теми же ледяными интонациями. — Если вы хотите сменить место, вот вам еще одно в Лондоне… А большинство молодых женщин, насколько я понимаю, предпочло бы Лондон.
— Только не я. Я предпочитаю сельскую местность, — кратко возразила Фредерика.
— Электра, можно сказать, была сельской девушкой, — почти с нежностью вставил Ролинсон.
— Мне повезло жить в деревне и иметь богатую крестную мать, которая приняла меня на мой первый сезон в Лондоне, — томно произнесла Электра, выглядевшая поистине элегантно и обворожительно на полосатой кушетке времен Регентства. — К сожалению, мои бедные дочурки были лишены лондонских сезонов.
— Сдается мне, что у тебя не будет особых затруднений с их замужеством, — вставил Ролинсон, следя за Розалин, беспокойно расхаживающей по комнате и разглядывающей украшающие ее произведения искусства.
— Ты, правда, так думаешь, Роберт? — живо отозвалась Электра, вслед за старым другом с любовью глядя на старшую дочь. — Впрочем, что касается Розалин, то за ее будущее я, пожалуй, спокойна…
«Это мое воображение, — подумала Фредерика, — или мама действительно посмотрела при этом в сторону Хамфри Лестроуда?»
— Что же касается Рики, — с той же нежностью Электра посмотрела на младшую дочь, — не вечно же ей быть чьим-то шофером, и я бы хотела, чтобы она как можно скорее нашла для себя более подходящее занятие и среду. О, я понимаю, вы ужасно добры, — извиняясь перед хозяином, быстро проворковала она, — но вы должны признать, что Фредерика может делать уйму вещей, которые помогли бы ей в будущем гораздо больше, чем мужская работа. Я вчера просто в ужас пришла, увидев ее вымазавшейся с ног до головы.
Роберт Ролинсон встал, подошел к Фредерике и положил руку на ее точеное плечико.
— Вы когда-нибудь хотели стать секретаршей? — спросил он. — Вы бы прекрасно могли заполнять счета в моей конторе. У меня для вас всегда найдется работа.
Фредерика, почувствовав тяжесть крупной мужской ладони на своем плече — а она не любила, чтобы кто-либо, тем более мужчины, прикасались к ней, — дернула плечом, и рука Ролинсона упала.
— Я не знаю стенографии и не печатаю на машинке, во всяком случае, не настолько, чтобы работать секретаршей.
Розалин надоело разыгрывать интерес к редким керамическим изделиям, и она, с неожиданной импульсивностью повернувшись к хозяину дома, напомнила ему его обещание показать ей сокровища искусства, которые он перед обедом запер в одной из комнат. Лестроуд явно обрадовался возможности сбежать с ней из гостиной. Но перед тем как выйти, он снисходительно обратился к Фредерике:
— Если вам не хочется оставаться здесь, можете идти спать. Вы мне сегодня больше не понадобитесь, так что располагайте собой как знаете.
— Надеюсь, что это так! — воскликнул Ролинсон, изобразив негодование, когда дверь за хозяином закрылась.
Фредерике не улыбалось играть в третьего лишнего с матерью и ее старинным поклонником, и вскоре, несмотря на яростные гримасы на физиономии Ролинсона, она извинилась и ушла к себе в комнату, которую очень любила. Люсиль сделала ее спальню настоящей игрушкой, едва только стало ясно, что ей не придется перебираться с матерью и сестрой в коттедж. Может, эта комната и не была самой лучшей в доме, но она выходила окнами в сад, и, перед тем как лечь в постель, Фредерика подвинула кресло к окну и смотрела, как поднимается луна из-за высоких сосен, громоздящихся, словно стражи, на краю лужайки. Стояла прекрасная летняя ночь, и, если ей в голову пришла мысль о том, как замечательно было бы сейчас очутиться посреди лужаек и вдохнуть свежий воздух, наполненный летними ароматами, наблюдая, как прокладывает световую дорожку луна через искусственное озерцо, густо заросшее на удивление высоким кустарником, в этом не было ничего удивительного — ведь ей чуть перевалило за двадцать и к тому же не давало усидеть на месте какое-то смутное беспокойство. Но было неразумно бродить по укрытым ночной тьмой садам в одиночку. Здравый смысл предостерегал Фредерику об опасности такого путешествия, поскольку территория вокруг дома еще не была приведена в порядок, а неугомонное воображение непременно завело бы ее в самые дикие уголки; существовала вдобавок собака садовника, довольно непредсказуемая по характеру восточноевропейская овчарка, которую на ночь выпускали на волю… Вот уж с кем ей не хотелось бы столкнуться нос к носу.
