— А если бы она оказалась вдруг гордой и не захотела расстаться со своей независимостью? — откинув голову назад и смежив веки, прошептала Мэгги, чувствуя, что ее тело вопреки словам отзывается на его ласки.
— Тогда бы он нашел, как завоевать эту гордую красавицу.
Мэгги закрыла глаза, и реальность отступила перед волшебством арабской ночи.
Через несколько дней Джек возник в ее кухне ближе к полудню и упомянул, что купил собственность.
— Ты говоришь про тот дом с гаражом? — не поверила Мэгги.
— Про тот самый, — подтвердил Джек.
— Копания принадлежит мне.
Джек сел за стол — Мэгги как раз собиралась завтракать.
— Умираю с голоду, — заявил он.
— Чем ты занимался, чтобы так проголодаться? — рассмеялась Мэгги.
— Утренней пробежкой.
— Тогда тебе надо что-нибудь посущественнее, чем это. — Она кивнула на свой завтрак, состоявший из йогурта, фруктов и булочки с джемом. — У меня есть ветчина и немного сыра. Хочешь, сделаю тебе бутерброды?
— Ты ешь, — вставая из-за стола и открывая холодильник, сказал Джек. — Я сам все приготовлю.
— Вот и ладно. — Мэгги села за стол.
Несколько минут они ели в молчании. Наконец Мэгги сказала:
— Значит, ты все же купил его.
— Да. Он мне понравился.
— Мэгги, я думал, ты уже поняла, что не так-то уж мне и нравится сравнивать все с землей, а затем строить все заново. Домик очень симпатичный и… — он подумал, — и у него есть характер. Я не собираюсь его сносить.
— Мэйзи была. Для меня этого достаточно.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Когда в следующий раз Джек нагрянул к ней — как всегда неожиданно, — он вывалил на стол целую кипу бумаг.
— И что это все значит? — Мэгги подняла на него глаза.
— Я планирую построить деревню для пенсионеров. Ну, каково твое мнение?
— Кошмар, — честно сказала она, просмотрев наброски. — Дома ужасно маленькие.
— То же самое я сказал архитектору, но ведь, с другой стороны, домик в деревне — это не обязательно огромный особняк.
— Никаких садов… А почему при домах нет даже лужайки?
— Не думаю, что пожилым людям вновь захочется превратиться в газонокосильщиков. Это и для многих молодых слишком хлопотно.
— Возможно, — признала Мэгги. — Но обязательно должна быть какая-нибудь веранда, где они могли бы выращивать овощи и травы в горшках. Лично для меня это было бы очень важно.
— В проекте учтены несколько общественных цветников и парков.
— Это не то, — настаивала Мэгги. — Если бы проект был мой, я бы обязательно учла какой-нибудь приусадебный участок: чем ближе к старости, тем больше люди тянутся к земле.
— Ты просто помешана на садоводстве, — улыбнулся Джек, кивнув на окно, за которым буйствовали цветы.
— Да, я такая, — пожала она плечами.
— Уговорила. Я поразмышляю над этим и принесу тебе другие чертежи.
— Но почему мне? У тебя наверняка есть отдел, который занимается такими вещами.
— Потому, мисс Трент, что некоторые ваши замечания достойны того, чтобы их рассмотреть. Ну и к тому же… Разве сады — не твоя стихия?
Мэгги промолчала, не желая признаваться, что в последнее время у нее ко всему пропал интерес. Ее любовь к Джеку, воспоминания о счастливых днях на мысе Глосестер, желание, которое он так легко возбуждал в ней, их будущий ребенок — все это привело к тому, что иногда Мэгги стоило большого труда не попросить его снова сделать ей предложение. Она бы согласилась…
А иногда на нее накатывали жуткие приступы ревности ко всем женщинам, которые были у него. Это сводило ее с ума. В эти минуты Мэгги замыкалась в себе, испытывая к нему почти ненависть, которая проходила так же внезапно. Тогда ее снова охватывало чувство признательности: Джек был как скала, с которым все ее проблемы казались не проблемами, а так, проблемками… Потому что она поняла, что на Джека Маккиннона можно положиться.
Мэгги только горестно вздыхала, думая о том, как распутать этот разношерстый клубок чувств и эмоций, который сама же и связала.
Она была уже на шестом месяце беременности, когда Джек зашел к ней одним прохладным вечером.
Они немного поболтали. Джек не спускал с нее внимательных глаз, но теперь ничего не мог прочесть в этих зеленых глазах, которые всего лишь полгода назад отражали все ее чувства. Смех, улыбка, насмешка, желание, упрямство — все это ясно читалось в ее глазах тогда, но не сейчас.
Джек вдруг почувствовал гнев, что у Мэгги появились свои тайны, а он ничего об этом не знает.
— Как ты себя чувствуешь? — неожиданно спросил он.
— Хорошо, — машинально ответила она.
— Хорошо? Мэгги, если что-то не так, скажи мне.
Мэгги подложила небольшую подушку себе под спину.
— Я в порядке, если не считать болей в пояснице, но это нормально, — терпеливо сказала она. — Меня уже не тошнит по утрам, и это самое приятное в моем состоянии. Кстати, я безумно хочу чаю. Как ты, составишь компанию?
— Не откажусь. Мне принести?
— На это я еще гожусь, — помотала она головой и поднялась с кресла.
Глаза Джека впитывали ее всю. Конечно, она изменилась. Ее талия уже не была тонкой, но бедра и особенно грудь стали такими округлыми, такими соблазнительными, что он с трудом подавил желание.
Он принял из ее рук чашку крепко заваренного чая без сахара — она не забыла, что он любит именно такой, — и вполголоса сказал:
— Странно, что ты не сияешь.
— Не понимаю… — Она удивленно посмотрела на него.
— Я думал, что женщины, ждущие ребенка, должны сиять от счастья, светиться. По тебе не заметно, что ты счастлива. Может, потому, что этот свет поглощает снедающие тебя проблемы? Может, все дело в том, что ты боишься стать матерью-одиночкой? — без околичностей заявил он.
— Даже будь так, ты бы узнал об этом последним, — спокойно сказала она, но это далось ей с большим трудом.
— Почему? Или ты ждешь повторного предложения руки и сердца? Его не будет, Мэгги.
— Дело не в этом. — Она внутренне напряглась, но заставила себя расслабиться. — Если я не сияю, то лишь потому, что в последнее время мое настроение меняется по своим собственным и не всегда объяснимым законам. Это изматывает.
— Может, сходить за покупками и отвлечься? Например, вещи для ребенка, игрушки там всякие.
