Шоферская братия стояла в очереди в буфет, где подавали горячее. Ленни уселся за столик у задней стены — в компании с коренастым мужчиной, уписывающим солонину.
Литтел опознал его: Джейкоб Рубенштейн, также известный как Джек Руби.
Ленни принес ему мешки с монетой. Руби принес с собой чемодан. Должно быть, обмен наличности.
Рядом с ними не было ни одного пустого столика.
Мужчины стояли у барной стойки и пили «жидкий обед» — стопка виски и кружка пива. Литтел знаками попросил того же — никто не засмеялся.
Бармен принес требуемое и взял деньги. Он выпил «обед» залпом — точно так же, как его братья — водители грузовиков.
От виски он мгновенно вспотел; а от пива — покрылся гусиной кожей. «Обед» укрепил его нервы.
Раз он уже побывал на собрании участников программы по борьбе с оргпреступностью. Прочих, казалось, его появление возмутило — еще бы, мистер Гувер его протолкнул. Агент по имени Курт Мид отнесся к нему доброжелательно — остальные же сухо кивнули и вяло пожали ему руку.
Уже три дня он — агент программы. За это время он отработал три смены на посту прослушивания, изучая голоса представителей чикагского преступного мира.
Мимо проплыл бармен. Литтел поднял вверх два пальца — точно так же, как просили добавки прочие посетители.
Сэндс и Руби продолжали беседу. Все соседние столики были по-прежнему заняты — а со своего места ему ничего не было слышно.
Он выпил и заплатил. Алкоголь немедленно ударил ему в голову.
Употребление спиртных напитков при исполнении служебных обязанностей было запрещено уставом Бюро. Не так, чтобы строго — точно так же, как и установка «жучков» на сексодромах, чтобы поймать за яйца какого-нибудь политикана.
Агент, который работал на посту прослушивания у дома Шофтел, по-видимому, зря терял время — пока что ничего путного на кассетах не было. Ненависть мистера Гувера к семейству Кеннеди была явно направлена не на того из ее представителей.
Роберт Кеннеди показался ему героем. Доброта Бобби к Роланду Кирпаски ПРЕДСТАВЛЯЛАСЬ вполне искренней и неподдельной.
Тут освободился один из столиков. Литтел прошел мимо обедающих и занял его. Ленни и Рубенштейн-Руби были всего в нескольких метрах от него.
Говорил Руби. Его «слюнявчик» был весь заляпан едой.
— Хеши вечно думает, что у него рак или еще какая-нибудь бяка. Стоит у Хеши прыщику вскочить, как он начинает кричать, что у него злокачественная опухоль.
Ленни откусил маленький кусочек сэндвича:
— Хеши — молодец. Когда в пятьдесят четвертом я выступал в ресторане отеля «Звездная пыль», он приходил каждый вечер. Хеши всегда предпочитал смотреть на тех, кто выступает в маленьких ресторанчиках при отелях, нежели посещать большие залы. Да пусть сам Иисус Христос вместе с двенадцатью апостолами выступает на большой сцене в «Дюнах», а Хеши все равно придет в какой-нибудь игровой клуб, чтобы послушать никому не известного итальяшку-певца, потому что его кузен — мафиози.
Руби сказал:
— Хеши прется от минета. Он всегда заказывает только минет, потому что думает, что он полезен для предстательной железы. Он рассказывал мне, что перестал совать свой шницель в телку еще в тридцатых, когда был с «пурпурными» и какая-то баба решила повесить на него отцовство своего ребенка. Хеши сказал, что ему уже десять тысяч раз отсасывали. Во время этого дела он любит смотреть «Шоу Лоренса Уэлка». Он нанял человек девять врачей, чтоб те лечили его от придуманных им себе болячек, и все медсестры у него отсасывают. Оттого он и думает, что это полезно для здоровья.
«Хеши», скорее всего, был Хершелом Майером Рюскиндом, который «занимается торговлей героином на территории побережья Мексиканского залива».
Ленни сказал:
— Джек, чертовски не хотелось нагружать тебя монетой, но у меня совершенно не было времени, чтобы сходить в банк. А Сэм дал мне четкие указания. Он сказал, что ты тоже совершаешь обходы и запас времени у тебя крайне ограничен. Хотя я рад, что у нас было время перекусить. Смотреть, как ты ешь, — сущее удовольствие.
Руби вытер «слюнявчик» салфеткой.
— Чем лучше кормят, тем сильней я могу заляпаться. Вот в Далласе есть кулинария — это да. Что тут — несколько пятен. А вот там у меня каждый раз вся манишка такая, как из баллончика покрасили.
— Для кого деньги?
— Для Батисты и Бороды. Санто и Сэм вдруг заинтересовались политикой. На неделе я туда вылетаю.
Ленни отставил тарелку:
— У меня тут новый номер — мол, Кастро эмигрировал в Америку и заделался поэтом-битником[15]. Курит марихуану и говорит как черномазый.
— Твоему таланту место на большой сцене, Ленни. Я всегда это говорил.
— Скажи это еще раз, Джек. Чем чаще ты будешь это повторять, тем больше шансов, что тебя услышат.
Руби встал:
— Вообще, никогда не знаешь…
— Тоже верно. Шалом, Джек. Обожаю смотреть, как ты ешь.
Руби вышел с чемоданом в руке. Еврейчик Ленни закурил сигарету и закатил глаза — мол, о Господи.
Комические номера. Минеты. Водка с пивом на обед.
С легкой головой Литтел пошел к машине.
Ленни вышел двадцать минут спустя. Литтел поехал за ним — тот повернул на север по Лейк-Шор-драйв.
Ветровое стекло покрылось брызгами пены — сильный ветер вспенил волны озера. Литтел врубил печку — в салоне, где прежде было слишком холодно, стало чересчур жарко. От алкоголя у него пересохло во рту и немного закружилась голова. Дорога перед ним слегка подпрыгивала — но только слегка.
Ленни просигналил «поворот». Литтел съехал на другую полосу и, сбавив скорость, последовал за ним. Они повернули на Голд-Коуст — слишком шикарное место для игровых клубов.
Ленни повернул на Раш-стрит. Литтел увидел ряд коктейль-баров: фасады небольших домов из бурого кирпича и мягкий свет неоновых вывесок.
Ленни припарковался перед «Убежищем Эрнандо». Литтел очень медленно подъехал к заведению.
Дверь резко отворилась. Он увидел двух целующихся мужчин — всего пару секунд, но и этого было достаточно.
Литтел поставил машину совсем рядом с авто Ленни и переоделся: сменил куртку лесоруба на синий блейзер. Правда, остался в прежних брюках и ботинках.
И вошел, закрываясь от ветра. Внутри царили полумрак и дневное затишье. Отделка была сдержанной: всюду полированное дерево и оливковая кожа.
