Через несколько дней в городок вернулось спокойствие. Грозы сменились неожиданным потеплением, небо опять стало ласковым.
Марику заперли в ее комнате, на этот раз по-настоящему. Но она уже не испытывала страха. Несколько мгновений, проведенных вместе с Томасом, дали ей внутреннюю силу. Ее изменило воспоминание об их поцелуе. Отныне Марика перестала быть девочкой. Она становилась маленькой женщиной, и эту победу отец уже никогда не сможет у нее отнять.
Марика не получала никаких новостей от Ти-Тома, но, по какой-то непонятной причине, совершенно не тревожилась. Ей просто хотелось его видеть.
Бёзер по-прежнему охотился за ним, но сорванец как сквозь землю провалился: ведь он знал все закоулки Браунау как свои пять пальцев.
Все потеряли его из виду, и напряженная атмосфера, как ни странно, разрядилась.
В конце концов, Браунау порой был очаровательным городком, думала Марика, глядя в окно. И его жители вполне могли быть любезными и открытыми. Так что, быть может, скоро все вернется в привычную колею.
В самом деле, казалось, что все идет на лад, вопреки ожиданиям. Словно наступали новые времена. Однако под золой еще теплился жар. На самом деле партия разыгрывалась в другом месте.
36
Человек сидел за большим письменным столом из темного дерева. За его спиной возвышался монументальный, угрожающего вида орел. Он говорил с кем-то по телефону, все больше раздражаясь, потом внезапно бросил трубку.
Встав, человек направился к большому зеркалу в позолоченной резной раме, украшавшему глубину комнаты.
Удовлетворенно осмотрев свое отражение, он поправил складку на воротнике и подошел к окну. Молочно-белое небо было ослепительным.
Телефон зазвонил снова, и робкий женский голос сообщил: «Господин канцлер, вас ждут».
Человек резко положил трубку и снова повернулся к зеркалу, желая убедиться, что серый костюм по-прежнему безупречно сидит и что он сам – вполне достойный наследник великих германских императоров.
Канцлер открыл дверь кабинета и вышел в просторный коридор с колоннадой.
В конце коридора он спустился по внушительной лестнице из белого мрамора.
Там его поджидали два человека. У первого был угрюмый вид, который еще больше подчеркивали густые брови. Другой, круглый и жизнерадостный, встретил канцлера с распростертыми объятиями и сердечно поздравил.
Первый оборвал эти неуместные, на его взгляд, излияния чувств и сказал: «Что ж, теперь дело за вами. Пора».
И широко распахнул створки двери, выходившей на просторный каменный балкон. Лица всех троих залил яркий дневной свет.
Из-за ставней донесся глухой шум. Гул огромной толпы, теснившейся перед зданием. Площадь была черна от народа, десятки тысяч лиц были обращены в его сторону.
Из громкоговорителей раздался властный голос: «Hitlers Rede!»[9], и гул сменился полнейшей тишиной.
Когда канцлер вышел на балкон, крики возобновились с удвоенной силой, казалось, задрожали небеса. Гитлер неподвижно стоял, слегка наклонив туловище вперед, и некоторое время глядел на неистовство людской массы, собравшейся на площади.
И тогда он начал свою речь, подобную электрическому разряду, и сотни тысяч глаз не отрываясь смотрели на его силуэт, который несла вздымавшаяся волна слов.
37
Какой-то бледный старик с залитым потом лицом смотрел на оратора совсем по-другому.
Это был Элиас. Несколькими днями раньше в сокровенном Зале Книги он решился наконец привести в исполнение свой план.
Его правая рука пряталась в кармане пиджака, крепко сжимая рукоять отцовского девятимиллиметрового люгера-парабеллума, который он, не пожалев времени, привел в рабочее состояние.
Гитлер ускорил темп речи. Он был совсем рядом, буквально рукой подать. Как нельзя более кстати.
Власть оратора над толпой была так велика, что никто не обращал на старика ни малейшего внимания. Его черты застыли. Достав оружие, он поднял его и стал целиться в нового канцлера.
И тут чья-то ладонь легла ему на запястье.
– Сейчас не время, товарищ… Гляди, сколько охранников вокруг, – шепнул кто-то ему в ухо.
Ошеломленный Элиас повернулся к непрошеному советчику.
А тот показал подбородком на штурмовиков, стоявших совсем рядом, возвышаясь над толпой. Было большой удачей, что его остановили, иначе он наверняка попался бы, даже не успев выстрелить.
– Поверь, делать это здесь – самоубийство. Пошли, – настаивал незнакомец.
Не будь Элиас так поражен, он, быть может, почувствовал бы, как Книга, выскользнув из-под пальто, осталась лежать на площади… Но он уходил все дальше сквозь густую толпу, недоумевая, кем может быть этот неожиданный сообщник.
– Позвольте представиться: меня зовут Гомель, я адвокат, – предупредил его вопрос молодой человек. – Разделяю ваши чувства. И не я один. Но лучше познакомить вас с моими друзьями…
Гомель выглядел молодым, уверенным в себе аристократом. Он был высок, худощав, одет в элегантный клетчатый костюм из серой фланели. Лет, наверное, около тридцати. Темно-карие глаза, орлиный нос и черные как смоль напомаженные волосы. Но было в его внешности и что-то проникающее в душу, глубоко человечное… Незадачливый путешественник во времени не мог этого объяснить, но чувствовал, что оказался в хороших руках.
– Меня зовут Элиас… – назвался он.
И только тут заметил, что потерял Книгу в толпе.
– Погодите! – воскликнул он. – Мне надо вернуться. Я обронил очень важную вещь!
Гомель попытался его отговорить, но испуганный старик уже повернул назад.
Вскоре он заметил в нескольких метрах от себя священную Книгу, лежавшую под ногами толпы.
И вдруг произошло нечто ужасное – ее подняла чья-то рука. И не просто чья-то, а одного из тех, кто командовал штурмовиками. Долговязый, воинственного вида нацист с интересом рассматривал переплет.
