Книга В краю солнца - Тони Парсонс

Грабители поцарапали экран, пока тащили телевизор в сад, и на нем остались мелкие белые черточки. Складывалось впечатление, что Ник Казан говорит сквозь летящий снег.

— Том Финн — продукт государства, которое больше не способно защищать своих граждан. Что еще ему оставалось? Выбор был невелик: действовать и понести наказание или бездействовать и умереть.

Тесс сжала мою руку, не отрывая взгляда от экрана. На лице у жены, как и все последние дни, застыло такое выражение, словно внутри у нее натянута до предела какая–то пружина.

— А он держится увереннее, — заметил я.

Тесс покачала головой. Она слушала меня вполуха и смотрела на экран с таким напряжением, словно от этих журналистов и ведущих зависела моя судьба. Но Ник и правда нервничал гораздо меньше, чем во время интервью, которое давал сегодня утром — сразу же после того, как вышла его статья.

— По–моему, будущее за такими, как Том, — подытожил Ник.

Гость, сидевший по другую сторону от ведущего, презрительно усмехнулся:

— В таком случае у нас вообще нет будущего.

Это был тощий мужчина в очках, который много разглагольствовал о правах человека. По–моему, пригласили его с единственной целью — опровергать все, что говорил Ник.

— Вы пытаетесь сделать из этого человека героя на час, хотя каждому ясно, что он просто бандит.

— Сволочь! — пробормотала Тесс, которая никогда не ругалась. — Какая сволочь!

Внезапно включился сенсорный прожектор, и на окно легла чья–то тень. В мусорном баке рядом с домом негромко зазвенели бутылки. Мы оба подскочили.

— Это они, — проговорила Тесс, ломая руки, и от этого жеста у меня перевернулось сердце.

— Нет, это не они, — ответил я.

Я выглянул на улицу сквозь опущенные жалюзи, ожидая увидеть светящиеся глаза лисы, но различил в темноте только огоньки сигарет. Репортеры все еще стояли перед домом.

— Ты прав, — сказала Тесс, — он держится увереннее. И говорит не так быстро. — На коленях у нее лежала тетрадь, которую она проверяла перед тем, как началась передача. Жена сделала преувеличенно глубокий вдох и добавила: — Он время от времени переводит дыхание, поэтому и ведет себя спокойнее.

Ник Казан ей нравился. Она считала, что он на моей стороне, а вот сам я не был в этом уверен.

Я отодвинул стопку тетрадей и сел рядом с Тесс. Теперь говорил ведущий. Он вздыхал, закатывал глаза и вел себя так, будто все до ужаса очевидно. Я попытался применить его слова к себе, но не смог, поэтому просто раскрыл наугад верхнюю тетрадку и стал читать чье–то домашнее задание по истории:

«Жители Древнего Египта назывались мумиями. Они жили в пустыне Саре».

Я закрыл тетрадь. На обложке был изображен тщательно прорисованный пенис и два гигантских яичка. Мне захотелось отбросить ее от себя — смыть в унитаз, выкинуть в помойное ведро или сдать на переработку вместе с прочей макулатурой. Но я знал, что Тесс не позволит.

Ник пытался что–то сказать, однако ведущий перекрикивал его и не давал ему вставить ни слова.

— Не будете же вы отрицать, что у молодых людей, на которых он напал, тоже есть права, — с холодной улыбкой произнес ведущий. — Насколько я помню, по сюжету Трэвис Бикл — психопат.

На экране возникла фотография, сделанная в полицейском участке: два неприятных, коротко стриженных подростка. При ярком свете они выглядели иначе — совсем не похоже на тех, с которыми я дрался в темноте, — и я их не узнал.

Зато узнала Тесс. Она потрясенно взглянула на меня и снова на исцарапанный экран.

— Я их учила, — сказала она. — Этих двух мальчиков. Вернее, мужчин. Они ведь считаются теперь мужчинами?

Я посмотрел на нее. На полу двумя аккуратными стопками лежали тетради: проверенные — в одной, непроверенные — в другой.

— Не их, — поправил я, — а таких, как они. Ты ведь это имела в виду?

— Нет, я учила именно этих двоих. Вернее, пыталась. По–настоящему научить их чему–то почти невозможно. Потому что все они из неблагополучных семей. Потому что это страшный труд — тут нужны годы и годы. А главное, потому что они презирают школу.

— Пройдемся по заголовкам завтрашних газет, — промурлыкал ведущий. — На первой странице «Гардиан» читаем: «Министр внутренних дел осуждает поведение таксиста–линчевателя». В «Дейли мейл» выходит статья под названием: «Грабители Бикла отправляются за правосудием в Брюссель». И наконец, «Сан» пишет: «Врешь, не уйдешь! С Трэвисом Биклом из Барнсбери шутки плохи».

Тесс выключила телевизор, пододвинулась ближе и прильнула ко мне. Наши тела были словно специально подогнаны друг к другу — такая идеальная спайка наступает только после многих лет совместной жизни.

Тесс немного помолчала, о чем–то раздумывая, а потом тихо проговорила:

— Мне бы хотелось одного: чтобы той ночью они залезли в дом к кому–нибудь другому.

Обняв жену, я наблюдал, как на улице вспыхивают и гаснут похожие на светлячков огни. Мне бы хотелось того же. Мне бы хотелось, чтобы весь мир просто оставил нас в покое.

Тесс поежилась.

— Ты дрожишь, — сказал я.

— Холодно, — ответила она, и я крепче прижал ее к себе, хотя стояла теплая летняя ночь и было совсем не холодно.

Мы вышли из дома, и тут же ринулись вперед репортеры, наседая на нас со своими вопросами и фотоаппаратами. Мы начали медленно пробираться вперед сквозь эту свору, которую прибило к нашему порогу, как только напечатали статью Ника Казана. Тесс держала в руках накрытый фольгой поднос с маленькими кексами, стараясь поднять его повыше, чтобы не опрокинули в толпе. От поведения журналистов становилось не столько противно, сколько неловко. Они обращались ко мне по имени, точно к старому приятелю, и вели себя так, словно хорошо меня знают и на самом деле беспокоятся за меня и мою семью.

— Том! Всего один вопрос, Том!

— Том! Ты линчеватель? Или Трэвис Бикл из Барнсбери? Том!

— Тесс, Тесс! — закричал один. — Ты им гордишься? А для кого кексы?

— Для детей, — ответила Кива. — Сегодня же последний день учебного года.

— Тесс, а вдруг Тома посадят? Ты его не бросишь? Что будет с семьей, если он угодит за решетку?