— А ты покажи мне хоть одно место в Евангелии, где Христос говорил о необходимости соблюдения поста…
Устраивать религиозный диспут, впрочем, да еще в таком злачном месте, не хотелось.
Я отвернулся и стал заниматься своим любимым делом — наблюдением за человекообразными, включая себя самого.
Возле стойки стояла высокая белокурая девушка. Она напомнила женщин, которых я видел в Норвегии: красивое, правильное, немного строгое лицо, тянутая, словно гуттаперчевая, фигура. Она резко выделялась из толпы разряженных крымских девиц. Внешней привлекательностью… отчасти да, хотя девушки в Крыму все как на подбор, просто стройся в ряды и шагом марш на Запад — замуж за седых миллионеров. Но было в этой и что‑то особенное. Она стояла в пол–оборота, пила что‑то оранжевое, видимо апельсиновый сок, и немного насмешливо смотрела на окружающих. У нее была характерная пластика человека, долго занимавшегося спортом. Даже поза ее была свободной и собранной одновременно. И в то же время чувствовалось в ней какое‑то напряжение.
Я прикрыл глаза.
Есть у меня такой трюк — я запускаю ассоциативный ряд, связанный с незнакомым человеком, пытаясь увидеть зверя, на которого он похож. В мысленно созданном общении с этим зверем часто раскрывается алгоритм наших будущих отношений, если они, конечно, возникнут.
Я увидел реку, туман и на берегу красивую белую лошадь. Она была спокойна, но в ней чувствовалось что‑то тревожное. Лошадь потряхивала длинной, чуть вьющейся гривой, иногда опуская ладно выточенную голову в туман, стелющийся над травой.
Зеленые травинки, видные под слоем белого дымка, чуть дрогнули от прикосновения ее губ. Я подошел и погладил ее между ушами. Лошадь слегка мотнула головой, но ей это понравилось.
Я открыл глаза. Незнакомка уже смотрела на меня. Встретившись со мной глазами, она быстро отвернулась.
Серж перехватил мой взгляд.
— Макс, не тот случай, разве не видишь? Она или работает здесь, или проститутка.
— Знаешь что, не мешай.
— О–о-о! Ну, желаю удачи.
Серж вскоре ушел, чтобы не поддаваться лишним соблазнам. А я встал из‑за столика и подошел к стойке. Чуть улыбнулся:
— Тебе нравится наблюдать за людьми?
— Хм… Откуда ты знаешь?
— Видно. Меня зовут Максим.
— Римма.
Первый диалог наиболее интересен. И не смыслом слов, а ощущениями, переживаниями. Это как мяч друг другу кидать, наслаждаясь игрой, но и каждый раз испытующе поглаживая его пальцами — вдруг это не мяч, а просто грязный шар.
Хоп! — Гоп! Гоп! — БАЦ!!!
Бывает и так. Уронишь. А ты не роняй!
Но здесь мяч летал легко и все быстрей и быстрей, в конце рассыпавшись смехом. Не по поводу, а просто от того, что славно играть вместе.
— Чем в жизни занимаешься?
Девушка снова смеется. Секунду молчит, наконец озорно и с каким‑то вызовом смотрит мне прямо в глаза:
— Работаю в охране генерального директора банка «Прибалт» в Феодосии.
— Вау! Ты…
— Я телохранитель. Была чемпионкой Крыма по тхеквондо. И вот два года уже работаю в «Прибалте» в сопровождении. Рядом с шефом наши шкафы идут, а я вроде так, ни при чем.
— Знаю эту систему.
Действительно, иногда возле бонз, окруженных декоративными терминаторами, все время крутится пара милых девушек, часто в легких брючных костюмах, не то фотографы, не то секретарши…
М–да. Интуиция меня никогда не обманывает. Эта белая лошадка как приголубит стройным копытцем, так и сам в тумане поплывешь…
— Мне твой приятель не понравился. Он меня шлюхой назвал.
Я удивленно поднимаю брови.
Она снова смеется:
— Я читаю по губам, сказала же, кем работаю. Да все нормально, я понимаю. Правда, что‑то много говорю сегодня…
— А что ты делаешь здесь?
— Шеф в Симферополе, уехал в сауну, нас отпустил аж на два дня. А куда в этом городе себя деть? Стою, над вами, кобельками, смеюсь.
— Я не кобелек, Римма.
— Вижу. Ты знаешь кто? Ты медведь–пестун.
— Кто? Или я во втором слове пару букв неправильно расслышал?
— Нет. У меня дед был охотником, ходил на медведей. Есть у них такой возраст… Еще не зрелый медведь, но уже и не медвежонок. Присматривает за младшими братьями–медвежатами, пестует их. Вот это ты и есть!
— Хм, может быть. А ты — белая ло… То есть… Как ты думаешь, а где я в Германии работаю? У меня необычная работа… — И лукаво смотрю ей в глаза — догадается, нет?
— Ммм… ты детский врач.
Вот врачом, да еще детским, меня никто не называл!
— Я?! Издеваешься? Ищи по другую сторону. Ближе к ночной жизни.
Римма озорно подмигивает:
— Стриптизер небось?
— Фу, ты что! Да и возраст не тот.
— Охранник в клубах? По–моему, да.
— Точно.
— Максим, а пойдем уже из этого гадючника? Побродим по ночному Симферополю. Не боишься?
Какой у нее приятный смех. Приятный… Но словно ждущий, что его сейчас оборвут.
— Римма, если на нас нападут, нам надо будет только сказать, кто мы по профессии.
— А если не поверят?
— Ну что ж, тогда им не повезло.
— Ха–ха–ха! Ты мне нравишься, Макс…
Так и шли мы через весь город, залитый ночными огнями, близко–близко, тень в тень.
В такт шагам Римме в спину бьет тяжелая волна длинных светлых волос. Они касаются моей руки, лежащей на ее талии.
— Макс, у тебя есть мечта?
— Да. Слава.
— Глупыш ты.
— А у тебя?
Римма задумывается.
— Наверное, уже нет. Я же практик по жизни.
— Ну, а если подумать?
— Помню, маленькой была в ботаническом саду с папой. Там было очень красиво, и мне хотелось остаться там жить. Родители не очень ладили, потом развелись, а мне долго мечталось держать за руку отца и жить с ним в этом саду…
— Хорошая была мечта.
Я смеюсь, балагурю, и Римма смеется, но кажется, что ей немного грустно.
Озорная идея приходит мне в голову. Быстро перебираю в памяти крымских приятелей.
— Римма, подожди‑ка, мне надо позвонить знакомому.
— А не знакомой? Ну что ж, иди…
Наконец мы останавливаемся.
— Вот мы и пришли. Левое окно — мое. — Она протягивает мне руку на прощанье.
