– Нет. Мне лучше побыть одному, Габриэль. А ты оставайся в замке.
– Но…
– Пожалуйста, Габриэль. Я слишком устал, чтобы спорить. Мне надо побыть одному.
Я иду в лес и нахожу укромное местечко. В последний раз я занимался зарядкой тогда же, когда спал нормально, и от усталости валюсь с ног, но в этом лесу хорошо. Деревья старые, тишина, и я знаю, что Габриэль не придет, потому что я его попросил. Я закрываю глаза и погружаюсь в сон.
Я просыпаюсь от легкого шума. Шаги. Не человеческие – робкие, тихие. Олень.
Мой животный адреналин тут же взмывает до небес, но я дышу медленно – вдох, выдох, медленно, очень медленно, – потом задерживаю дыхание и держу его, держу, держу, сколько могу, а сам повторяю себе: «Спокойно, спокойно». Я не хочу совсем подавить в себе зверя; я отмечаю повышение адреналина, он нарастает, и я впускаю его в кровь понемногу. Задерживаю дыхание, а потом выдыхаю. Чем медленнее будет происходить мое превращение, тем лучше, так мне кажется. Я не хочу пугать свое тело. Я хочу привыкнуть к нему, но больше всего я хочу запомнить, что происходит со мной, когда я превращаюсь. Я медленно вдыхаю и говорю себе, что надо не спать. Задерживаю дыхание, потом выпускаю его медленной ровной струей и впускаю порцию адреналина.
я вижу оленя. зверь, в котором я, крадется за ним. он хороший охотник, абсолютно бесшумный, прячется, следит и двигается только тогда, когда уверен, что его не видят. олень останавливается. дергает ушами. поднимает голову и оглядывается. я не хочу убивать оленя. он красивый. я не хочу убивать оленя, но зверь, в котором я, уже присел на задние лапы и ждет подходящего для прыжка момента. я говорю ему: «нет, не убивать». я спокоен, говорю с ним тихо, пытаюсь его приручить. олень напрягается. он что-то почуял, вот он подается вперед, готовый ускакать, но зверь уже толкается задними лапами и летит на оленя, а я кричу ему «нет, нет»…
Я просыпаюсь. Еще темно. По вкусу во рту я понимаю, что олень пошел мне на ужин. Мои руки и лицо в крови, и, поднимая голову, я вижу рядом с собой его останки. Кое-что я помню. Помню, как услышал оленя, еще когда был человеком, помню, как проникал в меня звериный адреналин; наверное, тогда я и превратился, но этого я не помню. Нет, совсем не помню. Помню только, как я пытался остановить зверя, чтобы он не нападал. Я кричал ему изнутри его тела, но я-зверь меня не слушал. В общем, он его убил.
Я щупаю оленье тело: оно еще теплое.
Я нахожу в реке тихую теплую заводь и моюсь, а потом ложусь рядом с оленем. Но теперь я не могу заснуть. Усталости нет, но я смущен. Зверь не обратил на меня никакого внимания. Он я, и в то же время не я. Он убил оленя, хоть я этого не хотел. Он делает то, что хочет.
Когда светает, я иду в замок, искать Ван. Надо узнать, когда она будет готова помочь Габриэлю вернуть его Дар. Я прохожу через кухню в столовую, музыкальную комнату, бальную залу, кладовую, оружейную, спальни и ванные и никого не нахожу. Возвращаюсь в кухню и по дороге встречаю Несбита, который говорит:
– Ван в кабинете. Хочет с тобой переговорить.
Я иду туда, куда мне указал Несбит, ищу кабинет. Толкаю уже третью по счету тяжелую деревянную дверь, она вдруг подается, и я слышу голос:
– У тебя такой вид, как будто тебе не помешала бы сигарета. – И Ван протягивает мне свою, но я качаю головой.
В кабинете деревянные панели. Большой письменный стол из хрома и черного стекла сплошь заставлен какими-то тарелочками. Я подхожу ближе, чтобы посмотреть. На каждой тарелочке лежит кучка какого-то материала, все разного цвета. В основном это зерна или травы, но некоторые крупнее остальных и напоминают большие семена.
Я протягиваю руку, чтобы потрогать одну кучку, но Ван меня останавливает:
– Пожалуйста, не надо. – Я отдергиваю руку. Она сидит у стены на стуле, на ней мужской костюм в тонкую полоску.
– Это будет снадобье для Габриэля: я как раз определяю точное соотношение ингредиентов.
– Сколько это займет?
– Недолго, ведь главное у меня уже есть.
Я смотрю на нее.
– Дождь, который прошел, когда мы были в Женеве, – это раз. Несбит собрал достаточно: дождь, прошедший в ночь полнолуния.
– Это так важно?
Она глядит на меня как на помешанного.
– Нет ничего неважного, Натан.
Я вспоминаю, как бабушка говорила, что свойства растений меняются с фазами луны, и думаю, что и с водой может быть то же. Может, луна влияет вообще на все. Например, мое тело в разные фазы луны исцеляется с разной скоростью.
– А какой второй ингредиент? – спрашиваю я.
– О, я думала, ты уже знаешь, – говорит Ван и тушит окурок сигареты.
По тому, как она смотрит на меня, как говорит со мной, я понимаю, что нужный ингредиент – это какая-то часть меня.
– Моя кровь? – догадываюсь я.
Ван улыбается:
– О нет, мой милый мальчик, все куда мрачнее. Нам понадобится твоя душа.
Магическая мумба-юмба
Я сижу за столом в кабинете Ван и наблюдаю за тем, как она курит одну из своих вечных сигарет.
– Габриэль не может найти обратный путь к себе потому, что у него сильный Дар, необычайно сильный. Он превратился в такого натурального фейна, что теперь сам не может отыскать ту часть себя, которая делает его Черным Колдуном.
– Звучит убедительно, – отвечаю я.
– Ну спасибо, Натан. – Она подходит ближе и опирается на стол рядом со мной. – Но эта часть все еще внутри него. Ему надо ее найти, а для этого ему нужна помощь сильного колдуна.
– Но почему я? Ведь я же не Черный; я полукод.
– Белый, Черный, одна половина, другая – не имеет значения. Ему нужен тот, кому он доверяет. А тебе он доверяет безоговорочно. И считает тебя великим колдуном.
Я трясу головой:
– Нет, не считает.
– Да ты хотя бы представляешь, что он на самом деле думает о тебе? – Она затягивается сигаретой. – Ты для него – совершенство.
– Чего?
– Объединение Черного и Белого начал в одной личности. Как это было в древние времена, когда ведьмы еще не делились на Черных и Белых.
– О! Но… – Но я не знаю, что тут можно сказать.
Тут раздается стук в дверь и входит Несбит с подносом.
– Извольте жрать! – говорит он. – Ван, я принес вам чаю с тостами.
– Спасибо, Несбит. Попроси, пожалуйста, Габриэля прийти к нам сюда.
– Сейчас?
– Вот именно, – говорит Ван.
И Несбит исчезает, ворча:
– Вообще-то я вам не слуга, знаете ли. Я здесь партнер, причем полноправный, и, думаю, всякий сразу видит, кто из нас вносит наибольший вклад… – Так он и уходит по коридору, не переставая ворчать.
