— Ты не мог бы опять понести чемодан? — попросил я господина Белло, и мы вошли. За нами захлопнулась железная дверь.
Господин Белло перепугался.
— Какой у нас маленький номер! — пожаловался он. — И никакой раздельной кровати!
Я рассмеялся.
— Это ещё не наш номер, а лифт, — объяснил я.
Лифт остановился на третьем этаже, дверь открылась, и господин Белло опять удивился:
— В номере-лифте дверь закрывается, потом открывается, а снаружи всё по-другому!
— Что по-другому? — спросил я.
— Дверь была открыта, и господин Белло видел того человека, который дал Максу ключ. А теперь видно одну стенку. Чевекк с папкой пропал, и ресторан тоже.
— А-а-а, понятно! — Я догадался, что он имел в виду. Он же никогда раньше не ездил в лифте. — Эта комната-лифт приехала с нами на третий этаж, — объяснил я.
— Приехала? Макс шутит. Комнаты не переезжают, — возразил он.
— Комнаты не ездят, а лифты ездят. Смотри, показываю ещё раз, — сказал я и нажал кнопку с цифрой один. Лифт тронулся, потом остановился, и дверь открылась.
— Опять человек с папкой! — удивился господин Белло.
— Что-то забыли, господа? — окликнул нас портье.
— Нет-нет, всё в порядке, — ответил я и поскорее нажал кнопку «3». Мы добрались до номера 318, и господин Белло первым делом съел два бутерброда (несмотря на то, что они были с творожным сыром) и попил воды из-под крана, из стаканчика для чистки зубов.
Потом мы переоделись в пижамы, почистили зубы и легли на кровати.
— А здорово ты прихвастнул, когда заполняли бланк, — сказал я.
— Господин Белло прихвастнул? — послышалось с кровати напротив.
— Ну да, преувеличил. Ты же не бернский зенненхунд, то есть собакой тоже им не был!
— Господин Белло на крошечную чуточку зенненхунд, — настаивал он.
— Ну, может быть, кто-нибудь из предков у тебя и был зенненхунд, — согласился я. — Но отец-то наверняка овчарка или сеттер.
— Господин Белло не знает, кто его папа, — сказал он. — Максу лучше, Макс-то знает. У Макса хороший папа.
Лучше бы он не вспоминал про папу, потому что теперь я почувствовал, как соскучился, и вообще мне Захотелось домой. А вместо этого я лежал в чужой комнате и меня мучила совесть, потому что папа сейчас наверняка волновался.
— Спокойной ночи, господин Белло! Хорошего сна, — свернул я наш разговор и погасил свет.
— Спокойной ночи, Макс! — послышалось из темноты. — Завтра Макс с господином Белло поищут господина Мельхиора!
— Да, поищем, — подтвердил я.
И скоро я, наверное, заснул.
Утром, когда я проснулся, в окно светило солнце.
— Господин Белло, доброе утро, — зевнул я и лениво потянулся. В кровати напротив кто-то жалобно заскулил.
Я испугался и сел.
— Нет, господин Белло, только не это! Что с тобой? — вырвалось у меня.
На соседней кровати в пижаме господина Белло, пытаясь выбраться, барахтался пёс. Услышав, что я зову его, он снова заскулил и посмотрел на меня несчастным собачьим взглядом.
Я выскочил из постели, подбежал к нему и обнял.
— Бедный мой Белло, бедный ты пёс, — жалел я его.
Он хотел облизать мне лицо, и в виде исключения я ему разрешил. Я же ещё не мылся.
— Ты превратился во сне? Сам не заметил, как стал собакой? — спросил я.
Белло кивнул. По крайней мере, он ещё понимал человеческую речь.
— Что же нам делать? Во всяком случае, теперь нам ещё нужнее господин Мельхиор и рецепт сока для превращений. Сейчас, я мигом оденусь, и сразу пойдём!
Но сначала я освободил пса, расстегнув пижаму господина Белло, а уже потом пошёл в душ и оделся. Белло спрыгнул с кровати, завилял хвостом и стал наблюдать, как я запихиваю в чемодан его пижаму и всю одежду, которую ещё вчера вечером он носил как человек. Чемодан стал о-го-го какой тяжёлый.
Но теперь его предстояло нести мне. Господина Белло-то больше не существовало.
Господина Белло не было, и это не понравилось не только Белло и мне, но и дежурной на первом этаже. Я вышел из лифта, вынес чемодан, рядом со мной шёл пёс, а за стойкой администратора дежурила какая-то тётка. Наверно, у вчерашнего портье кончился рабочий день — точнее, рабочая ночь.
Женщина уставилась на Белло и спросила вне себя от возмущения:
— Разве портье вчера не сказал вам, что собаки у нас нежелательны? С кем ты приехал? Твоя мать в номере?
Больше всего мне хотелось ответить: «Моя мать не в номере, а в Австралии, в Танзании или ещё где-то в том районе». Но тогда дежурная обалдела бы ещё больше. Поэтому я решил не углубляться в ситуацию и спросил:
— Можно я пока заплачу?
Я нарочно сказал «пока», чтобы можно было подумать, будто папа или мама тоже вот-вот спустятся.
— Заплатишь? Ты? — спросила она.
Не отвечая, я вынул из кармана сто евро и разгладил банкноту, так чтобы она её видела.
— Ладно, — сказала он. — Какой у вас был номер?
— Триста восемнадцать, — ответил я.
Она полистала в папке и прочитала:
— Господин Белло с сыном. Про собаку тут нет ни слова. Она что, спала у вас с отцом в номере?
— Ну да, — ответил я.
— Тогда мне придётся, к сожалению, вписать вам в счёт наценку за собаку — пять евро, — сказала она. — Итого с тебя девяносто девять евро.
Я протянул ей сотню, сказав «Сдачи не надо», взял чемодан, и мы с Белло поторопились выйти на улицу, пока дежурная не спросила, где же мой папа и почему это он не спускается.
Дочь господина Мельхиора
Улицу Роберта Вальзера я нашёл не сразу.
По дороге пришлось несколько раз спрашивать и часто останавливаться — ставить тяжёлый чемодан на землю. Наконец мы с Белло очутились перед домом сорок восемь. Это было вытянутое здание из красного кирпича, а в нём много узких высоких окон, железной решёткой разделённых на мелкие квадратики. Над окнами кирпичи узорно выступали из стены. На пологой крыше длинной цепочкой тянулись треугольные окошки чердака, как зубчики на спине у дракона. С одной стороны дом оканчивался аркой с решётчатой калиткой — наверное, вход во двор. На другом конце высилась четырёхугольная пристройка в виде башни с плоской крышей. На башню вела каменная лестница, а на самом верху виднелась деревянная дверь.
По всей длине кирпичного фасада тянулась надпись большими железными буквами, висевшими почти под самой крышей: «Фирма Лихтблау — капы от храпа».
