— Ты узнаешь моего отца? — спросила Анжелина у малыша. — Хочешь его поцеловать?
Анжелина подняла ребенка к лицу Огюстена, но тот отшатнулся, что неприятно поразило молодую женщину. Жермена возмутилась, но все же продолжала улыбаться.
— Пусть малыш поцелует тебя! Какой же ты медведь!
— Поговорим об этом после мессы! — проворчал Огюстен. — У меня нет никакого желания валять дурака перед ребенком, появившимся неизвестно откуда.
С этими словами, произнесенными угрожающим тоном, сапожник вошел в собор, увлекая за собой Жермену. Розетта скорчила гримасу.
— Э, мадемуазель Энджи! Да он ворчун, ваш отец!
— Или он понял, что я давно ему вру. В любом случае не стоит идти на мессу после того, как ты отказался поцеловать невинного мальчика двух с половиной лет. Впрочем, мне все равно.
Анжелина поставила сына на землю. Они вошли в собор и сели на одну из последних скамей. Знатные жители города и окрестностей всегда занимали места ближе к хорам, там, где стояли широкие соломенные стулья.
«Почему папа так сказал? — думала Анжелина. — Он всегда был мил с Анри. А сейчас он произнес жестокие, несправедливые слова, поскольку мы заставили его поверить, что Анри приходится племянником Октавии… Октавии, которая к тому же стала католичкой…»
Анжелина сдержала тяжелый вздох и сосредоточилась на службе. Розетта гладила ее по руке, желая хоть как-то поддержать. Постепенно молодая женщина успокоилась благодаря монотонной речи священника, звонким латинским словам, которые ей так нравились, и пению всех присутствующих. Свежий ветерок, врывавшийся в собор, усиливал запахи ладана, лилий и роз. Огромные букеты этих цветов украшали алтарь.
Сидевший по другую сторону центрального прохода Огюстен Лубе ни разу не обернулся. Но Жермена все время ерзала на месте. Каждый раз, когда ей удавалось поймать взгляд своей падчерицы, она одаривала ее сердечной улыбкой.
«Маме понравилась бы эта славная женщина. Она ухаживает за папой и никогда не сердится», — подумала Анжелина.
Ее взгляд, блуждая по собору, на мгновение задержался на лысой голове мэра города и худых плечах его младшего сына, собиравшегося поступать в семинарию. Неожиданно, к своему величайшему изумлению, Анжелина узнала мужчину, сидевшего к ней вполоборота и о чем-то беседовавшего с соседом.
«Оноре Лезаж, отец Гильема! — мысленно ужаснулась она. — Он несколько месяцев не приходил в собор!»
Присмотревшись к соседу Оноре Лезажа, Анжелина испытала новое потрясение. То, что она увидела, показалось ей чем-то нереальным, кошмарным сном.
«Боже мой! Это Гильем! Он вернулся!»
Возвратившись в жестокую реальность, Анжелина разглядывала силуэт своего возлюбленного, его гордо посаженную голову, мощный затылок, жесткие каштановые волосы. Да, он имел величественный вид. Отвечая отцу, молодой человек повернулся к Анжелине в профиль. «Он ничуть не изменился. Господи, до чего же он красив!»
Анжелину захлестнула разрушительная волна воспоминаний, сметавшая годы разлуки. Обезоруженная, ощущая сухость во рту, Анжелина дрожала всем телом. Она вновь стала влюбленной девушкой, уступившей плотскому желанию Гильема. Сначала это была девственница, обезумевшая от его ласк, затем послушная ученица, открывавшая для себя головокружительные удовольствия. Она инстинктивно провела пальцами по губам, как это делала после их сладострастных поцелуев.
— Мадемуазель, — тихо шепнула ей на ухо Розетта. — Что с вами? Вы такая бледная…
— Там, в первом ряду, Гильем Лезаж, — чуть слышно сказала Анжелина.
Теперь ей было жарко, тесно в своей одежде. Ее молодое тело, познавшее плотские утехи, вибрировало до боли.
— Черт! — шепотом выругалась Розетта.
Пожилой мужчина, сидевший рядом, возмущенно охнул. Он гневно посмотрел на девушку, посмевшую упомянуть нечистую силу на воскресной мессе.
— Мне очень жаль, мсье. — Розетта вздохнула. — Но у меня ногу свело.
Анжелина даже не обратила внимания на происшедший инцидент. Потрясенная, она не спускала с Гильема глаз. Вскоре он повернулся к миловидной белокурой женщине и ласково провел рукой по ее розовой щеке. «Наверно, его жена, — подумала Анжелина. — Особа его круга, богатая, хорошо воспитанная, которая доставляет радость семье».
Вскоре противоречивые чувства, обуревавшие Анжелину, уступили место негодованию. Этот человек бросил ее, предал. Это из-за него, из-за его коварства ей пришлось рожать одной в пещере, находящейся в долине Масса, расстаться со своим ребенком, врать снова и снова. И тут Анжелина испугалась. Возвращение Гильема могло означать для нее грядущие неприятности. Он вполне мог захотеть искать с ней встречи или же встретить случайно и, самое главное, узнать об их сыне.
— Розетта, — прошептала Анжелина, — прошу тебя, немедленно отведи Анри домой. Не спорь! Постарайся выйти незаметно. Никто не должен тебя увидеть.
Розетта кивнула в знак согласия. Она все поняла. Анжелина наклонилась к Анри и прошептала ему на ухо, что он скоро увидит Спасителя. Обещание магически подействовало на ребенка, и он послушно пошел за Розеттой. Молодая женщина вздохнула с облегчением и немного успокоилась.
«Я тоже могла бы уйти, — продумала она. — Но мне нельзя этого делать. Отец станет упрекать меня, если я уйду до причастия».
Анжелина вновь разнервничалась. Она не слышала слов молитвы, которую прихожане читали хором, была равнодушна к звукам органа. Она не знала, как ей себя вести. Ей в голову приходили противоречивые, порой безумные мысли.
«Возможно, Гильем здесь проездом. Он не задержится надолго, и мне удастся избежать встречи с ним. Но если он приехал навсегда, я должна сделать все, чтобы он поверил, как и все жители города, что Анри — племянник Октавии, которого усыновила Жерсанда. Боже мой! Если бы моя дорогая подруга была здесь, она дала бы мне верный совет. Теперь мне остается лишь запереться в своем доме. Впрочем, Гильему все равно, что стало со мной. Разве он искал меня взглядом среди прихожан? Нет, даже не пытался».
Анжелина твердила себе, что ее возлюбленный женат, что судьба навсегда разлучила их. В весьма нервозном состоянии она поднялась по окончании мессы. Священник готовил облатки. «Нет, я не пойду! — решила Анжелина. — Сейчас я вся соткана изо лжи и неуверенности. Я согрешила. Я полюбила вне священных уз брака. Я не имею права делать вид, будто я невинная и добропорядочная девушка».
Анжелину бросало то в жар, то в холод. Она выбежала на улицу. Кровь стучала у нее в висках, к горлу подступала тошнота.
«Гильем, будь ты проклят! — думала Анжелина, держась рукой за стену, освещенную солнцем. — Нет! Нет! Я не проклинаю тебя, ты не знал, что я ждала ребенка, нашего ребенка. Твоя мать не хотела принимать меня в семью, презирала за то, что я дочь Адриены Лубе!»
Чья-то рука сочувственно опустилась Анжелине на плечо, и ласковый голос взволнованно произнес:
