Под ним не было ничего, кроме черноты. Черная дыра, которая уходила вниз, в бесконечность времени и пространства.
Медленно, очень медленно поднималась крышка люка. А когда он открылся, чернота начала выползать из него, словно осенний туман, и, клубясь, растекаться по цементному полу, гася оранжевые полосы солнечных лучей, гася любой свет.
А потом из этой черноты появилась тонкая серебристая фигурка.
Она приобретала очертания прямо на моих глазах, влажно мерцая на фоне открытого люка.
Я вскрикнула, когда узнала в ней своего брата. Он неподвижно стоял, заключенный под толстым слоем слизи. Его волосы, лицо и все тело были туго обернуты в эту влажную и прозрачную оболочку.
Он неуклюже зашагал ко мне на негнущихся ногах, а потом поднял одну руку и протянул ее ко мне. Под толстым слоем желатина я различила его очки, а за ними его глаза, глядевшие на меня абсолютно бесстрастно.
— Питер!.. — выдавила я из себя.
Он стал почти бесцветным. Почти серым. И совсем прозрачным.
Он махнул мне рукой. Его рот слегка приоткрылся, потом закрылся, и на слое слизи, туго обтянувшей его лицо, образовался пузырек.
И тогда я услышала единственное слово:
— Даниэлла!
Я шагнула к нему. Но мои колени дрожали так сильно, что я едва не упала.
— Даниэлла… — повторил брат, и мое имя словно вздувалось пузырями перед его ртом. — Пойдем, Даниэлла. — Он протянул ко мне свою серую руку.
Я застыла.
— Что?
Его рука прикоснулась к моей, липкая и влажная и очень холодная, как сама смерть.
— Пойдем, — произнес он, и его голос глухо прозвучал под пузырящейся слизью.
— Н-нет!.. — воскликнула я и отпрянула назад.
— Тебя тоже забыли, — сказал брат и протянул мне руку, покрытую мерзким желе. — Даниэлла, теперь ты тоже ЗАБЫТАЯ. Ты должна пойти с нами. Пойдем.
Питер тяжело шагнул в сторону от люка. А за ним я увидела еще одну фигуру. Девочку, такую же бледную, как и мой брат; тоже закутанную во влажную слизь. Она молча выбиралась из люка, и ее безжизненные глаза неотрывно смотрели на меня.
За ней виднелся еще один серый ребенок. И еще один.
Забытые дети.
Они вылезали один за другим, медленно выходили из черной ямы и окружали меня.
Я старалась вырваться. Но они взялись за руки и сомкнулись вокруг меня плотным кольцом.
— Пойдем с нами… — стонали они. И этот стон перерастал в какой-то безобразный напев. — Пойдем с нами… Пойдем с нами… Пойдем с нами…
— Тебя тоже забыли, — повторил Питер. — Ты одна из нас.
— Пойдем с нами! Пойдем с нами! Пойдем с нами! Питер схватил меня своими ледяными, липкими руками.
— Пойдем с нами, Даниэлла.
Кольцо призраков смыкалось вокруг меня все тесней.
Питер тянул меня, тянул изо всех сил к черной яме. Я уже чувствовала, как оттуда, снизу, веет ледяным дыханием смерти. Как поднимается кисловатый запах тления.
Внутри у меня все сжалось.
Все ближе и ближе черная яма. Вниз, вниз, вниз, в гнилостную тьму…
— Пойдем с нами… Пойдем с нами… Пойдем с нами… А когда тьма сомкнулась вокруг меня, я открыла рот
и в ужасе закричала:
— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
Глава XXV ВСЕ ПРОПАЛО…
Не переставая кричать, я вырвалась от них. Отчаянным и резким рывком я высвободилась от жуткой хватки моего брата. И еще раз повторила своей недавний прием — наклонила плечо и с неистовыми криками, вырывавшимися из легких, прорвалась сквозь круг напевающих детей.
И бросилась к лестнице. Гнилостный запах плыл вместе со мной, тяжелый и зловонный. Холодная слизь прилипла к моим рукам. Слова брата повторялись в моем смятенном сознании: «Тебя тоже забыли… Тебя тоже забыли…»
«Нет, не забыли! — говорила я себе, через силу поднимаясь вверх по лестнице на дрожащих ногах. — Нет, не забыли! Нет! Нет!»
— Я заставлю маму вспомнить! — крикнула я вниз. — Я как-нибудь заставлю маму вспомнить! Питер!
Я добралась до верха подвальной лестницы. Моя грудь тяжело вздымалась, а легкие болели от перенапряжения.
Я захлопнула дверь подвала и пошла по холлу.
Пол ходил подо мной ходуном. Стены сомкнулись так, что мне стало казаться, будто я бегу по темному и узкому тоннелю.
— Что мне делать? — спрашивала я сама себя. Мне казалось, что весь дом смыкается передо мной, выталкивает меня вон, не принимает. Словно бы я уже и не имею права тут находиться.
Как мне доказать, что я говорю правду? Как мне заставить маму нас вспомнить?
Когда я подошла к парадной лестнице, я наткнулась на отца. Он преградил мне дорогу.
— Папа! — закричала я. — Ты дома! Пожалуйста… скажи маме…
— Кто ты такая? — сердито спросил он. — Лучше убирайся вон из этого дома. Полиция уже едет сюда.
— Нет, папа, послушай! — взмолилась я.
— Убирайся — немедленно! — загремел он.
— Нет! Я живу здесь! — закричала я. — Это и мой дом тоже! Вы должны нас вспомнить! Вы должны!
Он бросился ко мне и попытался меня схватить.
Я увернулась, упала на ступеньки и больно ударилась коленками и локтями. Боль пронзила меня насквозь. Но я даже не остановилась. Я стала на четвереньках карабкаться по лестнице.
Только на самом верху я выпрямилась и окинула взглядом длинный коридор.
Что я могу сделать? Как мне заставить их вспомнить?
«Моя комната!» — решила я. Я покажу им мою комнату. Может, это им напомнит, кто я такая. Может, это заставит их все вспомнить.
Я сделала несколько шагов — и потом остановилась, тупо глядя на двери по обе стороны коридора. Какая из них моя? Которая?
— Ооооо! Неееееет! — простонала я.
Моя комната. Я не помнила, где находится моя комната.
Я все забыла. И это тоже.
Ужас переполнил меня и сжал сердце. Я без сил прислонилась к стене.
— Все пропало, — бормотала я. — Все кончено. Я сдаюсь.
И тут что-то в коридоре привлекло мой взгляд. Я уставилась туда. Глядела, стараясь припомнить, что это такое.
И внезапно меня осенило.
Глава XXVI ФОТОГРАФИЯ НА СТЕНЕ
Прямоугольник желтого света падал на висевшую на стене фотографию в рамке. Фотография плюшевого медведя в маленьких очках сверкала, словно специально для меня, чтобы привлечь к себе мое внимание.
