— Нет, Финч прав, — поддержал меня Ричардсон, неожиданно выступив в мою защиту. — Это только первый сеанс. Мы не должны торопиться с выводами. Вы согласны, Малколм?
Но Фокс встал на сторону Флинна:
— Я видел вполне достаточно, да и слышал тоже.
— Пусть так, — не отступался я, сознавая, что наживаю себе недруга, — но, поскольку для окончательного решения и объявления победителя необходимо голосование большинства, вам придется подождать, пока мы будем столь же уверены, как и вы.
Фокс понял, что ему со мной не сладить, и стал мрачнее тучи. Но он ничего не мог поделать, а посему, когда Кроули принес наши пальто, Фокс схватил свое, выскочил из дома и скрылся в ночи. Остальные последовали за ним.
— О, Боже! — произнес Кроули, посмотрев на спящую жену, а потом на дрезденские часы на камине. — Я рассчитывал, что Пайк вернется к окончанию сеанса и поможет мне уложить жену в постель. Надеюсь, вы не откажетесь помочь мне отнести ее наверх, приятель?
— Конечно, нет, — согласился я. — Она ведь почти ничего не весит.
— Уф! — простонал Кроули, поднимая бесчувственное тело жены. — Жаль, что она не слышит ваших слов!
Совместными усилиями нам удалось поставить Мину на ноги, и, поддерживая с обеих сторон, мы повели ее вверх по лестнице. В спальне мы с величайшей осторожностью уложили ее на кровать. Это оказалось непростой задачей: все равно что осторожно уложить мешок с песком или сладко посапывающий куль кофе.
— Обождите, я принесу ее халат, — сказал Кроули и поспешил вниз, оставив меня размышлять, не собирается ли он просить моей помощи и в раздевании жены. Тут Мина пошевелилась и потянулась на прохладных простынях, словно довольная кошка, на лице ее появилась мечтательная улыбка.
— Поцелуй меня… — прошептала она, не открывая глаз.
Как я мог это сделать? Мина сама не понимала, что говорит во сне. Но она снова повторила свою просьбу, на этот раз более настойчиво.
— Поцелуй меня, дорогой…
Она произнесла это с такой милой невинностью, словно ребенок, который хочет, чтобы его поцеловали на ночь. Разве мог я отказать ей в подобной просьбе? Так, по крайней мере, я убеждал самого себя. Я наклонился и легко коснулся губами ее рта. Когда я отстранился, то заметил, что Мина улыбается.
— Это был замечательный поцелуй…
И она снова впала в забытье.
— Опять говорила во сне?
Я резко обернулся и увидел, что Кроули стоит в дверях спальни, держа в руках фланелевый халат и второе одеяло. Я не знал, как долго он стоял там и что успел увидеть, и прибег к спасительной лжи.
— Она говорила, что ей холодно.
Если Кроули и знал, что я солгал, то не показал виду. Не сводя с меня глаз, он показал мне стеганое одеяло.
— Я принес вот это, чтобы накрыть ее, — сказал он и, будто желая испытать меня, добавил: — Когда я ее раздену.
Я не знал, как истолковать выражение его лица. В комнате было слишком темно, и у меня не было опыта общения с ревнивыми мужьями, так что я не мог судить наверняка, такой ли человек стоял передо мной. Я притворно зевнул, пробормотал, что уже поздно и я ужасно устал, и поспешно ретировался в свою комнату.
6
На следующий день за завтраком Кроули и его жена держались со мной как ни в чем не бывало и были столь же предупредительны, как и накануне.
У Мины, как всегда после сеансов, проснулся аппетит. Глаза ее заблестели, когда миссис Грайс поставила перед ней поднос с завтраком, способным удовлетворить голод даже фермера-амиша:[20]яйца, картошка с ветчиной, скрэплы и ржаной тост с яблочным маслом. Увидев мою тарелку, которая, за исключением одного блюда, была точной копией ее, Мина нахмурилась.
— Постойте, миссис Грайс, вы забыли подать нашему гостю скрэплы.
— Мне сказали, что они пришлись ему не по вкусу, — заявила миссис Грайс, бросив колючий взгляд в мою сторону, и с гордо поднятой головой прошествовала на кухню.
— Господи, что это на нее нашло? — удивилась Мина. — Артур, ты должен с ней поговорить. В последнее время она слишком своевольничает.
— В чем дело? — спросил Кроули, опуская газету.
— Миссис Грайс.
— Право слово, я всем доволен, — заговорил я, стараясь уладить неловкость. — Да мне никогда столько не съесть!
После завтрака Кроули строго-настрого наказал жене весь день отдыхать. Вскоре мы вместе ушли из дома. Доктор предложил подвезти, это было ему по дороге, он направлялся в больницу Джефферсона. Редкие автомобили наполняли улицу жемчужными облаками выхлопных газов. Шофер Фредди, похожий на бодрячка-палача из лондонского Тауэра, потомок перебравшихся через океан кокни, старательно счищал иней с ветрового стекла. Хотя до отеля было рукой подать, но утро выдалось морозное, так что я охотно принял предложение Кроули и забрался на заднее сиденье «перлеса». Минуту спустя Фредди, облаченный в кожаную куртку и кепку, занял свое место за рулем и сказал:
— Утро доброе, господа!
Поездка нам предстояла не далекая, и я пожалел, что не успею насладиться плюшевой обивкой салона, окантовкой красного дерева, густым английским ковром и шелковыми занавесками на окнах. «Перлес» скорее был похож на яхту, чем на автомобиль и, в уверенных руках Фредди, двигался столь же плавно — держась на волнах и мерно урча.
Пока мы ехали по обсаженным деревьями (и носящими названия деревьев) улицам, прилегавшим к площади Риттенхаус, Кроули обернулся ко мне и спросил как бы между прочим:
— А что, прошлым вечером моя жена не просила вас поцеловать ее?
Я похолодел. В зеркале заднего вида я встретился взглядом с Фредди.
— Она была в полусне, — пробормотал я. — Уверен, что это была вполне невинная просьба.
Губы Кроули искривились в улыбке.
— Ясное дело, невинная! — подтвердил он, стараясь говорить еще громче из-за Фредди. Я услышал, как шофер хмыкнул.
Кроули отвернулся к окну и стал следить, как мы обгоняем телегу, запряженную ломовой лошадью, а затем задумчиво произнес:
— Моя жена часто бывает слишком чувственной… после этих сеансов.
Он отвернулся от окна и улыбнулся мне. Мне кажется, я ясно понял его намек. Только с чего это он вдруг разоткровенничался? Неужели ему так важно, чтобы все вокруг знали, что, несмотря на разницу в возрасте, жена считает его привлекательным? Или это было нечто иное — предостережение старого быка молодому выскочке.
Во всяком случае, я постарался дать ему понять, что я для него не опасен, и отвечал как можно дипломатичнее:
