Чай был темный, но когда Лиза опустила в него лимон, стал оранжевым. Какое внезапное просветление, прямо как у нее самой, заметила она и снова поморщилась.
— Сахар? — спросила хозяйка. — Но ты прежде никогда не клала сахар. Признак пониженной кислотности.
— У меня в жизни повысилась кислотность, — усмехнулась Лиза.
— Я чувствую, — Ксения Петровна выпрямила и без того прямую спину, повела носом, словно собиралась уловить какой-то особенный запах. — Ничего не чувствую. Кроме аромата духов. Шанель номер пять.
Лиза улыбнулась:
— Да.
— Но это не твои духи.
— Мои, — кивнула Лиза.
— Я не о том. Они по сути не твои. Они для... матроны.
— А я и есть матрона, — сказала она. — Я, вообще, знаете кто?
— Кто?
— Кухарка.
— Правда? — Ксения Петровна изумилась. — Какая неожиданность. А я думала, ты прислуга.
— Так и есть, — поспешила добавить Лиза. — Но я больше не хочу.
Крестная кивнула и отпила из чашки:
— Поняла.
— Вы мне как-то сказали, что мужчины только говорят, будто спят и видят, чтобы их жены не работали. А на самом деле их быстро утомляют такие жены. Я думала, это не про меня. Но сейчас так не думаю.
— По-моему, ты сама от этого устала больше, чем он.
— Я устала, правда. — Лиза, не отрываясь, смотрела в чашку и давила, что было сил, кружок лимона серебряной ложечкой. — Такое чувство, словно из меня выпустили весь воздух, — призналась она. — Я не хожу на работу каждый день, но сил больше нет.
Она пожала плечами и наконец посмотрела на сидящую напротив нее женщину.
— Ага, — отозвалась Ксения Петровна, подталкивая ее продолжать.
— Помните, когда я собралась замуж, что вы сказали? Когда посмотрели на фотографию Славика? — спросила Лиза с улыбкой.
— Помню, — та кивнула. — Могу повторить. А ты, если хочешь, подтверди или... поправь меня, — она подыскала более мягкое слово, чем то, которое собралась произнести.
— Вы хотели сказать — опровергни.
— Ну, это уж звучит угрожающе, как на суде, — Ксения Петровна отодвинула чашку с деланным протестом в голосе. — Я тебя спросила: а ты на самом деле хочешь ребеночка? Ты сделала круглые глаза и сказала: «Не-ет».
— Я только потом догадалась, что вы о... нем, — тихо произнесла Лиза.
— Сначала будет забавно, говорила я, — продолжала Ксения Петровна. — Как со всяким малышом, который готов зависеть от тебя целиком. Потом труднее, он будет расти и требовать большего.
— Да, — кивнула Лиза. — Это я помню. А потом, сказали вы, он начнет, как всякое выросшее дитя, относиться к тебе как к своей собственности и отталкивать, когда ты...
— ...когда ты ему наскучишь, — закончила за нее Ксения Петровна. — Ты стала избегать меня... после этого.
— Вы на меня... обижались? — тихо спросила Лиза.
— Нет, — она усмехнулась. — Как я могу обижаться на свою крестную дочь?
Лиза вскинула брови:
— Но мы с вами не сильно верующие.
— Да, но верящие — сильно. Правда? — Ксения Петровна наклонилась над столом и подалась к Лизе. — Друг другу?
— Да, — тихо ответила та. — Тем более что вы правы... Почти...
— Почти? — насмешливо спросила ее Ксения Петровна.
— Почти во всем, — торопливо добавила Лиза. — Я устала... быть его собственностью. Даже любимой, но собственностью.
— Понимаю. Знаешь, какой самый лучший принцип для двоих? Я сама до него дошла, а потом прочитала у умных людей. Я — это я, ты — это ты. У меня свое дело, у тебя — свое. Я живу на свете не ради твоего удовольствия, а ты — не ради моего. Вот тогда двоим хорошо вместе.
Лиза улыбнулась:
— Я думала, что так и будет, когда выходила замуж за Славика. Вы знаете, чем я хотела заниматься. И увидела в нем надежного... человека, с которым мы бы...
— Всякой женщине хочется надежного попутчика. Но из мужчины его трудно сделать.
— Но почему?
— Ты хочешь, чтобы он шел рядом с тобой. А он хочет идти впереди и чтобы ты за ним — хвостиком.
— Неужели нельзя договориться?
— Такое доступно редким парам.
— Славик мне показался очень... сообразительным. И если ему объяснить...
— Он и есть сообразительный. Увидел тебя и сразу сообразил... Потом, вспомни, он увидел тебя в печали, а в это время человек становится мягкий, как тесто. Лепи из него что хочешь. Он захотел. Слепить себе мамочку и сама знаешь кого еще.
— Славик так и говорил, правда, со смехом: ты — моя собственность. Я думала, он сам в это не верит, что это голос мужской природы...
— Это голос мужского племени, — подхватила Ксения Петровна. — Мой муж тоже говорил что-то похожее, — она поморщилась. — Но быстро понял, что я это не кушаю...
— А вы никогда больше не хотели выйти замуж?
— Нет. Но от тепла... не отказываюсь и сейчас. — Она засмеялась. — Хотя осеннее тепло, как поздняя любовь, скорее печалит, чем радует.
— Правда? — Лиза смотрела на Ксению Петровну, и ей нравилось то, что она видела. Филигранная стрижка — прямые каштановые волосы чуть ниже ушей, челка до глаз. Гладкое узкое лицо с хорошей для ее возраста кожей, блестящие от красной помады губы. До сих пор у нее фигура гимнастки, которой она когда-то была.
— Под осенним солнцем, — говорила Ксения Петровна, — не растет урожай. От поздней любви тоже ничего не родится, но она греет.
Лиза молча пила чай.
— Знаешь, перед твоим приходом я сама себя забавляла, — Ксения Петровна кивнула на стул, где лежал журнал, раскрытый на середине, ручка и лист бумаги.
— Решали кроссворды? — спросила Лиза.
— Нет. Там есть одна задачка, которая поможет кое-что новое узнать о себе самой.
— Будто вы не все про себя знаете, — усмехнулась Лиза. — И про других тоже.
— Знаю. Но все равно интересно. Сейчас допьем чай и тебя проверим. — Двумя большими глотками она осушила чашку и потянулась за журналом.
Лиза тоже допила и, подчиняясь чужой воле, как она привыкла, приготовилась слушать.
— Ты еще не разучилась умножать четырехзначные цифры? Столбиком?
— Да что вы, — отмахнулась Лиза. — Я таблицу умножения не вспомню. Калькулятор — мой лучший друг.
— А ты попробуй.
— Хорошо, — сказала Лиза и нахмурилась, как школьница перед контрольной. — Диктуйте условия задачи.
— Ты составишь цифру из даты и месяца рождения, перемножишь на год рождения. Получишь ответ из семи цифр.
