Кто своей охотой пойдет принимать на съезжих дворах без всякой задержки и взяток. Буде он и крепостной чей-то.
И тех людей набрать десять полков драгунских. Числом не менее тысячи в каждом. А к весне отправить в Пскову. К Шереметеву.
— Тебе, Борис Петрович, — Шереметеву, — покудова дефензиву крепить у Новгорода, Пскова и Печор. Как полки новые соберутся, так и думать будем дальше. Что делать-то.
— Пушки нужны, государь. — тихо напомнил Головин.
— Кому поручить дело сие?
— Думному дьяку Андрею Виниусу. — предложил Головин тот же.
— Справится?
— С Сибирским приказом справляется.
— Тогда отпиши ему: «Со всего государства, с знатных городов от церквей и монастырей, собрать часть колоколов на пушки и мортиры».
— Государь! — Меньшиков аж приподнялся.
— Что тебе?
— Попы все взъяряться!
— Угомонись! Поорут и отстанут. Тебе в Москву отправляться. Выберешь из стольников царских командиров для новых полков драгунских. Только иноземцев не ставь! — поморщился царь. — Разбежались все. Даже из Преображенцев. Шневеца… — задумался. Все переглянулись. Сейчас скажет: «Казнить!» Андрей Алферович и правда командир был неплохой. В пехоте. Петр по Азовскому походу его знал. — Перевесть пехотным полком командовать. А ты, маеор, — Дугласу, — с Александр Данилычем поедешь. В Москву. Надобно офицеров набирать новых для полков. Из дворянских недорослей, кто воинскому искусству обучен. Смотреть их. Верю тебе, МакКорин. — поостыл царь. — Ну, давайте вечерять, а то вон, один шотландец метет все со стола, нам ничего и не достанется. — Все дружно рассмеялись.
* * *
А в Стокгольме меж тем викторию праздновали. Оды слагали в честь полководца своего юного. Медали чеканили. Все с Карлом XII. То напишут: «Истина превосходит вероятие!», то «Наконец правое дело торжествует». А одну выбили в насмешку. Над Петром, конечно. С одной стороны его изобразили, греющимся от огня собственных пушек, Нарву обстреливающих. С надписью: «Стоит Петр и греется». А с другой, бежит Петр впереди войск своих подале от Нарвы. Шапка падает, шпага брошена, и рыдает, слезы платком утирая. «Изшел вон, плакался громко!» — надписали.
* * *
Шпагу-то Петр не бросил! В ипохондрии жесточайшей повалялся дней несколько и все. Закипела работа. Полетели наземь колокола монастырские да церковные. Со всего государства везли их к в Москву, в Тулу, на другие заводы, где литейщики были знатные. Крестился люд православный:
— Знать точно, царь антихрист. Коли так храмы наши оскверняет.
— Цыц, юродивые, вот я вас! Сказано, пушки нужны! Снимай колокола. После виктории над врагом новые отольем. Такой перезвон устроим, на небесах услышат! — наводил порядок железной рукой думный дьяк Андрей Андреевич Виниус, что Сибирским приказом ведал. Бок о бок с ним шли служки приказа Преображенского. Брали всех, кто речи вел крамольные. И в застенок, аль избу съезжую. Письма подметные с манифестом Карла XII вдруг обнаружились. Тех, кого словили с ними — туда же. Да на дыбу, да под плети. На огне ленивом поджаривали, спрашивали ласково:
— Кто тебе мил человек внушение сие сделал? О государе нашем?
Особливо пристрастно с письмами взятых допрашивали:
— Не со свейской ли стороны заслан? Откуда бумага сия воровская?
И винился человек подвешенный. Признанием думал спастись от мук невыносимых. Мало этого было мастерам заплечным:
— А ну-ка, кат, добавь огоньку поболе. Аль клещами попробуй. Чтой-то давно железом каленым не охаживали.
— Так кто, говоришь, с тобою толковал об ентом? А? Не слышу что-то.
И корчились люди от боли безумной. Наговаривали лишку. С листов пытошных, кровью закапанных, других брали. Оговоренных. И на дыбу. После новых в застенок волокли. Так плелась паутина следственная. И думали люди: «Хоть бы смерть легкую принять!» Казнили то всех. Не выпускать же. Но не всем везло. Могли казнить долго и мучительно. Колесованием или на кол посадить. Вой пошел по Руси.
А дьяк Виниус старался:
— Можно медную кровлю снять с дворцов, а заместо оной покрыть железом луженым, будет красиво и прочно. — предлагал царю.
Сняли! Всего девяносто тыщ пудов меди навезли. А израсходовали восемь! Из одной-то колокольной меди лить нельзя, на сто частей меди нужно еще 12 частей олова. Не подумали сразу. Стопорилось дело. Но как признаться то? Виниус отписывал царю:
— Пущая остановка, Государь, от пьянства мастеров, которых ни лаской, ни битьем от этой страсти отучить не можно.
О, Господи, бедная Россия!
* * *
Торчит глыбой каменной замок Ланс, что в пяти милях шведских от Дерпта. Мрачно оскалились зубцы его башен древних. Не жалели ничего псы-рыцари, когда возводили громадину серую. Ни камней, ни яиц куриных, что в раствор добавлять было велено, ни жизней презренных эстов, согнанных на стройку орденскую со всех деревень окрестных. Бродят по мрачным комнатам замка, под сводами закопченными привидения разные. И хозяев, и рабов замученных.
В полутемной комнате угловой башни мерцает одинокая свеча. Единственное окно-бойница завешено куском красного бархата с крестом тамплиеров. В комнате двое. Оба в черном. Один, молодой еще мужчина, лет тридцати, стоит с обнаженной головой, преклонив колени. Хищный, но небольшой нос, сжатые тонкие губы, острый слегка вытянутый подбородок. Другой, его лица не видно, ибо скрыто черным капюшоном-маской с прорезью для глаз, возвышается над ним:
— Итак, вам Иоганн, как верному адепту, предстоит выполнить волю нашей ложи «Трех львов». Предстоит исполнить то, что предначертано. Сегодня ваш день, когда вы истинно вступаете на путь служения.
— Да, мастер. — голос мужчины тих, но тверд.
— Тогда слушайте! Вы отправляетесь в Московию и поступаете в армию к русским. Вы отличный солдат, и потому у них офицерский патент вам обеспечен. Ваши бумаги выписаны в Курляндии. Подозрений не будет. Царь московитов Петер после того разгрома, что учинили мы ему под Нарвой, нуждается в хороших офицерах. Вы станете им. Насколько я знаю, вы состоите в родстве с одной из древних русских фамилий?
— Да, мастер. С родом Аминофф. Моя мать из них. Ее давний предок сдал Ивангород королю Густаву-Адольфу, за что и был пожалован шведским дворянством.
— Прекрасно. Вы ведь знаете русский язык?
— Да, мастер.
— Здесь манифесты нашего короля. Возьмите. — Стоявший выпростал из-под черного плаща сверток и передал молодому человеку. Тот принял и прижал к груди. — Они написаны по-русски. В них, наш король обещает всей нации московитов свою защиту и покровительство. Но, главное, возврат к старой вере. Нам кажется, что сейчас это самый болезненный для них вопрос. В обмен на это нам нужен бунт, который сметет с престола царя Петера. Недовольных его правлением вы найдете повсюду. Особенно он не популярен среди приверженцев старой веры, их называют раскольниками, и бывшими солдатами раскассированных[11]им полков — стрельцами. Через верных людей, которых вы найдете в Москве, в Немецкой слободе, вы распространите этот манифест. И помните! — глухой голос, раздававшийся из под капюшоны, усилился, — помните, что тот укол циркуля, что вы получили в сердце, при посвящении вас в члены нашей ложи, может стать и смертельным.
