Литературные произведения всего мира рекомендуют целомудренным мужчинам избегать контакта с женскими глазами. Отсутствие четких разграничений между симпатией и антипатией, жизнью (сексуальной) и смертью запечатлено в латинском термине, применявшемся в средние века для описания дурного глаза — oculus fascinus, т. е. чарующий взгляд. Слово fascinum могло означать чары, колдовство, или, в другом контексте, иметь отношение к половому члену. Фаллические жесты до сих пор считаются наиболее действенным средством для отвода дурного глаза. Есть, правда, и другие способы. Так, во многих культурах верят или верили, что если вы похвалили ребенка, то надо затем немедленно проклясть его или найти другой способ защиты от дурного глаза (например, плюнуть ему в лицо), к которому дети особенно восприимчивы.
В античном греко-римском мире можно обнаружить достаточное количество свидетельств, показывающих, что верование это было очень распространено. Даже волкам и некоторым змеям приписывали способность к сглазу. Мифическое чудовище Медуза Горгона, по-видимому, олицетворяет собой дурной глаз огромной силы, ибо способность ее взгляда обращать живые существа в камень не пропадает и после того, как Персей отсекает ей голову. Плиний Старший наделяет дурным глазом скифских женщин, которых можно узнать по двойному зрачку (Естественная история 7.2.16–18). Примерно через пятьдесят лет Плутарх составляет свои светские «Застольные речи», где приводит ученые диспуты, состоявшиеся на различных обедах, где ему довелось присутствовать; целая глава там посвящена проблеме сглаза. Автор объясняет его действие через определенные эманации, выделяемые всем телом и особенно глазами. Некоторые из них благие, другие — вредные, последние способны ранить тех, кто к ним чувствителен, например, детей.
В Библии, как в Ветхом, так и в Новом Заветах, существуют указания на магические ритуалы, многие из которых объявлены «мерзостью перед Господом» (Втор. 18:9-15). Дурной глаз удостоен особого упоминания во Второзаконии (Втор. 28:54-8), Исайе (Ис. 13:18), Притчах (Притч. 23:6) и у Марка (Мк. 7:22). Притчи Соломона (Притч. 23:6) рекомендуют, например, не вкушать пищи и «лакомых яств» у того, кто имеет дурной глаз[25]— возможно, неплохой совет! Частота, с которой вера в сглаз встречается на страницах Библии, вызывала оживленные дебаты на протяжении всех Средних веков. В своем произведении «Природа вещей» английский мыслитель Александр Некам (ум. в 1217 году) высказывает предположение (2.153), что дурные лучи могут испускаться из глаз человека и «завораживать» (типичный средневековый термин). А чтобы вылечить ребенка, подвергшегося действию дурного глаза, надо, по мнению Некама, дать няне облизать его лицо.
С более чем серьезным психологическим обоснованием было принято объяснять феномен действенности чар превосходством воли одного человека над волей другого. Так, один из выдающихся средневековых мыслителей, писатель тринадцатого столетия Альберт Магнус, цитирует авторитетные арабские источники, пытаясь подкрепить свою теорию о том, что ворожба является частным случаем оккультного воздействия одного человека на другого («О сне и бодрствовании» 3.1.6). Поскольку человеческий разум превосходит по своей организации материю, следовательно, он может оказывать на нее воздействие, сходным образом, разум одного человека способен подчинить себе разум другого. В другой работе, написанной либо самим Альбертом Магнусом, либо в подражание ему, автор утверждает, «что высший разум оставляет след на низшем подобно тому, как одна душа впечатляет другую… и посредством такого впечатления чародей способен свалить с ног верблюда силой одного лишь взгляда».
Позднее факт существования такого феномена, как ворожба, подвергся серьезному сомнению. Однако до того как это случилось, люди целиком и полностью верили в возможность наложения чар и заклятий и строили теории, одна другой сложнее и запутаннее. Согласно идее французского богослова четырнадцатого века Николы Орезма, воображение некоторых людей бывает столь сильным, что может воздействовать на их тела, затем это воздействие, в свою очередь, влияет на окружающий воздух и другие тела. Даже такие псевдонаучные объяснения устраивали ретроградных христианских писателей того периода. Они, как правило, просто относили все подобные феномены на счет демонических сил и либо останавливались на этом, либо еще и предавали их официальному проклятию.
Нет никаких особых возражений против того, чтобы отнести сглаз или чародейство (ворожбу) к самым ранним проявлениям гипнотизма. Они удовлетворяют всем критериям: есть оператор и объект и между ними наблюдается волевое неравенство (как я это назвал ранее). Имеет место (или, как минимум, предполагается) намеренная попытка со стороны чародея возобладать над объектом. И, несомненно, если человек воспитывался в среде, где верят в дурной глаз, то будет присутствовать элемент внушаемости, усиливающий эффект. Однако у сглаза и ворожбы существует кое-что, весьма плохо согласующееся с гипнотизмом. В первую очередь, посмотрим на само определение дурной глаз, значит, он используется исключительно в пагубных целях, в том числе, для утоления похоти, как говорит Марсилио Фичино (1433–99). Насчет того, чтобы сделать с его помощью что-нибудь полезное, кого-нибудь вылечить, нигде не говорится. Во-вторых, задачи чародейства ограничены — в основном, вызвать то или иное заболевание, несчастье или паралич. Нет и следа таких знакомых феноменов гипноза, как амнезия и анестезия.
Различия между средневековым чародейством и современным гипнозом легко объяснимы. Начнем с того, что стандартные приемы волшебников Средневековья нигде не упоминаются. Умение ворожить — это, скорее, врожденный (или вызванный к жизни проклятием) дар, проявляется он редко и случайно, практически не исследуется и не передается от одного практика к другому. Только непрерывное изучение данного предмета могло бы привести к накоплению наших знаний о гипнозе, как это и произошло в девятнадцатом столетии. Огромное разнообразие практического применения гипноза выявлялось постепенно. Такие известные феномены, как амнезия, анестезия, и прочие зависят от внушений, внедряемых оператором объекту, а сам факт существования гипнотических внушений был открыт только в конце восемнадцатого столетия. Если добавить к вышесказанному, что в средние века повсеместно процветали суеверия о ведьмах, амулетах, заклятьях и оккультных силах, то нет ничего удивительного в том, что чародейство применялось только в дурных целях. Церковь была вынуждена постоянно сражаться с тем, что шло, как ей казалось, от лукавого, и чародейство выживало только благодаря народным преданиям и легендам. В таких условиях действие гипноза ограничилось дурным глазом, и миру пришлось ждать несколько столетий до появления более спокойного и целостного взгляда на гипнотизм и его возможности.
Следы гипноза в Средневековье
Хотя чародейство считалось опасным и вредным и никогда не применялось для лечения, существовали другие негипнотические средства вернуть утраченное здоровье, такие, как заговор. Интересно отметить, что средневековые теоретики уже рассуждали над доводами, справедливость которых удалось подтвердить лишь в наше время. Речь идет об эффекте плацебо[26]и терапевтических свойствах визуализации. Так, французский медик Огер Ферьер (1513–88) утверждал, что действенность заговоров основана на доверии пациента к врачу. Его современник Джордж Пикториус фон Виллинген (ок. 1500–69) в своих «Физических вопросах» писал, что эффективность заговоров в некоторых случаях можно повысить, если при их произнесении будет активнее работать воображение как заговаривающего, так и заговариваемого. Чуть позже, когда рационализм начал потихонечку приподнимать голову, появляются такие заявления, как у французского ученого Пьера Гассенди (1592–1655): он отрицал действенность заговоров, но признавал, что они могут вселять в пациента уверенность. Великий ученый и оккультист Парацельс (1579–1644) также подчеркивал силу воображения: «Дух — это мастер, воображение — инструмент, а тело — пластический материал».
