Мужчины смерили его неприязненными взглядами, и тут Ник заметил, что женщина с восхитительными формами внимательно смотрит на него, ожидая, когда проверят ее билет. В ее глазах блеснула надежда, но быстро пропала, и, скользнув взглядом по остальным пассажирам, она пошла вниз; за ней по пятам следовала чернокожая горничная.
Ник захлопал глазами, но быстро взял себя в руки и добавил:
– Если бы только Ли не был мятежником… Защитник Гранта рассмеялся.
– Если бы Ли сражался за правое дело, то, возможно, стал бы лучшим генералом континента.
Его приятель тоже повеселел, и короткая размолвка вскоре забылась.
За обедом Ник обнаружил, что сидит рядом с той самой женщиной: вероятно, стюард сделал это намеренно для ровного счета. При близком рассмотрении она оказалась настоящей красавицей – лет сорока, с синими глазами и черными волосами.
– Николас Леннокс к вашим услугам, мэм, – представился Ник, передавая супницу с черепашьим супом.
– Дездемона Линдсей, сэр, – ответила дама, с мягким южным акцентом растягивая слова. – Простите, вы не родственник покойных Генри и Кэтрин Леннокс?
Ник насторожился.
– Это мои родители, мэм.
– Примите мои соболезнования, сэр; они были воистину праведными людьми, как и генерал Ли, благослови его Боже. – Произнося нараспев последнее предложение, дама вскинула на Ника взгляд сквозь частокол густых ресниц.
Ник проглотил вставший в горле ком и безмолвно проклял румянец, заливший его щеки. Как же ему не хватает взрослости! А вот Пол никогда не краснел…
– Благодарю, мэм, сочувствие очень много значит, особенно если его выражает такая леди, как вы.
Дама наклонила голову, и по ее лебединой шее скользнула завитая прядь. Господи, какая же она красивая! Впрочем, с благородными дамами Нику в постели всегда было невероятно скучно; они вообще ни на что не годились, разве что для воспитания наследников.
– Вы очень любезны, сэр. – Дама говорила очень тихо, и от ее томного тона по его жилам медленно растекалось тепло. – Вы, должно быть, одни теперь, как и я.
Ник пожал плечами и помешал в тарелке суп, наблюдая, как кверху поднимается гуща, в попытке отвлечься от мыслей о том, как эти алые губы сомкнутся вокруг его члена.
– К одиночеству привыкаешь, мэм.
– Все же, насколько я знаю из опыта, человеку тягостно существовать без любимых. Возможно, мы сумеем облегчить друг другу боль – за задушевной беседой, разумеется.
Ник опешил. Он и до этого выступал объектом притязаний, но никогда не получал приглашений в столь открытой форме или в публичном месте. Возможно, он неправильно ее понял?
В этот миг на бедро Ника легла тонкая рука, и ему вдруг стало чертовски тесно в одежде. Он с трудом удержался, чтобы не расслабить галстук. Что, черт возьми, она себе позволяет?
Теплая ладонь поползла вверх, и Ник внезапно ощутил колкость шерстяной ткани своей нижней одежды.
Его сердце застучало барабанным боем.
– Мэм?
– Да, мистер Леннокс?
Один пальчик – всего один – погладил сквозь штаны нижнюю сторону его молодца. Ник захрипел и перестал дышать.
– Какие-то проблемы, сэр? Что я могу сделать, чтобы помочь вам? – справился официант.
– Унесите суп; я буду есть сегодня только простую пищу, – пробормотал Ник.
– Слушаюсь, сэр! А вы, мэм?
– Мой тоже можете унести. – Ее рука под скатертью принялась плавно скользить вверх-вниз по его члену, и теперь Ник не смог бы пошевелиться, даже если бы архангел Гавриил протрубил в свои трубы.
– Поздравляю вас, мэм, с выдвижением вашего супруга в капитаны. Какую колоссальную работу он провернул там, в Новом Орлеане, – заметил стюард, аккуратно собирая посуду.
Тонкая рука замерла, и разум, никогда не оставлявший Ника надолго, тут же вернулся к жизни. Супруг? Неужели это жена Ричарда Линдсея, миллионера, владельца той почтово-пассажирской линии Огайо? Но тогда почему она оказывает знаки внимания постороннему мужчине? И не сможет ли он извлечь из этого деньги?
– Спасибо, официант, вы очень любезны. Да, Линдсей очень гордятся Ричардом. – Дама едва ли не с плевком произнесла это имя. Выходит, она на них злится? Что все-таки происходит?
Ник украдкой погладил под столом тыльную сторону тонкой ладони, и тут же ее пальцы возобновили ласки. Тогда Ник откинулся назад, чтобы получить больше удовольствия.
Час спустя со столов убрали последнее блюдо, и пассажиры, поднявшись, отправились поразмять ноги. От прилива крови в паху у Ника все горело. Дездемона Линдсей, как никто другой, обладала искусством возбуждать мужчин, и несколько раз ему пришлось схватить ее за запястье, чтобы не опростоволоситься, как какой-нибудь неопытный юнец, в то время как в восемнадцать лет положено быть сильным.
Ник молил только об одном – чтобы у него не пылали уши. К его радости, их соседи по столу продолжали оживленно обсуждать высокие цены на хлопок, а потом, не обратив на них внимания, удалились к бару.
Ровно десять минут спустя Ник тихо постучал в дверь Дездемоны. Ему сразу же открыли, и он скользнул внутрь в состоянии полной боевой готовности.
В пеньюаре из богатой парчи и домашних туфлях, Дездемона немедленно притворила дверь и повернулась; с черными кудрями, обрамлявшими ее лицо, она была столь же прекрасна и загадочна, как Делайла. Ее груди под тонким шелком лихорадочно вздымались, привлекая взгляд к ложбинке между ними.
– Спасибо, что пришли, – прошептала Дездемона, припадая к его груди.
На приглашение к поцелую Ник отреагировал мгновенно и терзал ее губы, наслаждаясь их вкусом до тех пор, пока она не застонала и не обмякла в его объятиях. Ее большие твердые соски уперлись ему в грудь.
«Шлюха».
Ник притиснул Дездемону к себе еще крепче и, пробежав руками по ее спине, обхватил ягодицы. По ней прокатила волна дрожи, и она закинула ногу ему на бедро.
Наконец Ник оторвался от ее рта. Ему нужно было кончить, чтобы иметь возможность соображать и заставить ее молить о завершении.
– Мой член… – начал он и поморщился – настолько хрипло прозвучал его голос.
– О, эта чудная мужская игрушка. – Дездемона плутовски улыбнулась и облизнула губы. – Он что, болит?
– Вы знаете, да.
Она снова улыбнулась. На лице Делайлы тоже появилось бы это выражение чувственной осведомленности. Отступив на шаг, Дездемона опустилась на колени и потерлась щекой о его пах.
У Ника захватило дух, и он перестал дышать. Его орган распух еще больше. Если он немедленно не облегчится, то, вероятно, лопнет, не в силах больше выносить напряжение.
В то же время в его голове возникла мысль, что благородные дамы никогда не ублажают мужчин ртом, так что и рассчитывать на это не стоит.
