После четырех дней странствий они повернули обратно к Большому дому, преисполненные планов, как собрать скот на зимовку в западных горных каньонах, где стада были бы недоступны мародерам – как имперским, так и республиканским.
К вечеру того же дня они прискакали в кораль на ранчо – пропыленные, усталые, с ломотой в теле, но в приподнятом настроении. Хиларио перепоручил свою лошадь конюшенному мальчишке, гордый от сознания того, что хоть на короткое время кто-то находится у него в подчинении и выполняет черную работу.
Николас не захотел доверить Петра какому-то юнцу и сам повел взмыленного коня в стойло, чтобы вытереть его досуха.
Под низким потолком конюшни было жарко и душно. Запахи человеческого и лошадиного пота смешивались воедино с острыми ароматами навоза и сухих трав. Занимаясь громадным скакуном, Ник скинул рубашку и повесил ее на ограду стойла вместе с поясом, набитым патронами, и прицепленным к нему револьвером в кобуре.
После долгой езды по полям, где она проверяла, в каком состоянии зерновые, Мерседес тоже разгорячилась и устала. Старая кобыла, которую она с трудом уберегла от конфискации на нужды армии, была далеко не призовой лошадью, но Мерседес дорожила ею безмерно.
Спешившись, она пошлепала кобылу по крупу и направилась в конюшню проверить, как мальчишка будет ухаживать за лошадью.
Шагнув внутрь, в сумрак помещения, она после яркого солнечного света на мгновение ослепла. Рой пылинок словно запорошил ей глаза. Она ничего не видела, но услышала звуки, доносившиеся из глубины конюшни, – тихое лошадиное ржание и вкрадчивый голос мужчины, ласково-приглушенный, что-то тихо приговаривающий. Голос Лусеро!
Он вернулся!
Сердце сразу же стало бешено гнать кровь по жилам. Когда глаза ее освоились с темнотой, она разглядела вдали его силуэт.
Он стоял к ней спиной, чуть наклонившись, собирая свои вещи. Он перекинул тяжелый пояс с оружием через обнаженное плечо, на другое плечо небрежно легла пропитанная потом рубашка.
Следует ли ей нырнуть незаметно в одно из пустующих стойл и избежать тем самым неизбежной встречи? Вид у нее был не самый лучший, волосы растрепаны. Она сама взмокла от пота.
Нет! После всего, что было, неужели она будет думать о своей внешности, о том, чтобы выглядеть для него привлекательной?
Мерседес осталась стоять в проходе, и он чуть не натолкнулся на нее, изумленный неожиданным ее появлением.
– Я слышал, что кто-то вошел сюда, но никак не думал, что это ты.
Взгляд его, как уже случалось неоднократно, скользнул по ее фигуре – от разметавшихся по ветру пышных волос до подола вконец изношенного коричневого платья для верховой езды. Цвет этот был не в чести у большинства женщин, но Мерседес всегда следовала своему вкусу.
Ее тронутая загаром кожа и янтарные глаза только выигрывали, когда она носила шоколадного оттенка одежду. Несмотря на явную ветхость, платье идеально облегало ее гибкое тело. Она расстегнула верхние пуговицы, и этого было достаточно, чтобы Ник разглядел края двух нежных полушарий.
Мерседес ощутила, как его волчьи глаза впились в ее груди, и поборола в себе инстинктивное желание загородиться от них, застегнув платье.
Однако она не сделала этого и, выдержав его взгляд, произнесла с вызовом:
– Мы не ждали, что ты явишься сегодня. У нас нет обеда, но я велю Ангелине зарезать цыпленка. Лазаро натаскает тебе воды для ванны.
Последнее было весьма кстати. Он весь покрылся потом, а в волосы, в уши, в рот набилась степная пыль.
Он усмехнулся.
– Неужели я вызываю в тебе отвращение? – спросил Ник, поигрывая тяжелой кобурой, свешивающейся с плеча, и придвинулся к ней вплотную.
Она разозлилась на себя за то, что его близость так возбуждает ее.
– Да, конечно. И даже большее отвращение, чем ты думаешь! – вырвалось у нее.
От него исходил крепкий дух потного мужского тела, но почему-то для нее этот запах был не лишен приятности. И еще пахло кожей от ремня и кобуры, конским потом и пылью. Струйки соленой влаги собрали эту пыль в грязевые потоки, кое-где уже засохшие на волосатой груди и плоском животе. Пот струился по телу и проникал ниже талии под пояс черных обтягивающих штанов.
После свадьбы Лусеро несколько раз ложился с ней в постель, но она никогда не видела его обнаженным. И сейчас тело его выглядело таким же крепким и мускулистым, как и в те моменты, когда он наваливался на нее, сбрасывая свое семя в ее негостеприимное лоно.
Ее взгляд, казалось, обрел собственную волю и вопреки желанию Мерседес занялся изучением выпуклых мышц, спрятанных под бронзовой от загара кожей, покрытой бесчисленными рубцами и шрамами самых разных размеров – от крохотных до громадных с неровными краями.
Мерседес уставилась на ужасный разрез, проходящий от груди через весь правый бок. Произнесенные им слова наконец вывели ее из транса.
– Сабельный шрам – это подарок одного из бойцов генерала Эскобедо, – сухо пояснил он, немного озадаченный волнением, которое вызвало в ней созерцание мужского тела.
Вероятно, она поразилась тому, сколько он заимел шрамов за время их разлуки. Причем большинство из них были старые раны. Николас постарался найти приемлемое объяснение.
– На первых порах мне пришлось особенно туговато. Дальше было уже полегче. За четыре года можно приобрести еще и не такое богатство.
Мерседес растерянно моргнула, подняла глаза и встретила его насмешливый взгляд.
– Да, я убедилась теперь в этом… но для патрона неприлично разгуливать по поместью полуодетым и вооруженным до зубов, словно разбойник. Будь добр, надень рубашку и отдай оружие кому-нибудь из слуг. О нем позаботятся.
– Ты заговорила так сладко, как и подобает соскучившейся супруге. Ты и впрямь скучала по мне, Мерседес?
Он взял ее за распахнутый ворот платья и привлек к себе.
– Не я один здесь полураздет…
Он ткнулся носом в ее кожу ниже шеи и принюхался. Пот и лавандовая вода – как они вместе восхитительно, женственно пахли.
– Тебе тоже нужна ванна. Не попросить ли мне Лазаро наполнить один большой чан на двоих?
Мерседес попыталась отстраниться. В зрачках ее заметался испуг.
– Разумеется, нет! – вскрикнула она.
Ее руки уперлись ему в грудь, курчавые, жесткие волосы щекотали ладони. Он возвышался над ней, прижимался все плотнее, пряжка его пояса вдавилась ей в живот, а патроны на ремне царапали ее нежное плечо. Ножны огромного, наводящего ужас ножа впились ей в бедро, когда Мерседес, извернувшись, сделала попытку освободиться.
Он расхохотался, не отпуская ее, и запустил пальцы в гриву золотистых волос, откинутых за спину.
