— Заметил, — снова пустил в ход бритву Георгос. — Но опыта у нее немногим больше, чем у ребенка.
Иви открыла было рот, чтобы возразить, но раздумала. Он был прав… в некотором роде. У нее действительно мало опыта — и жизненного, и сексуального. Иначе она бы знала, как ей поступить минуту назад, когда Янис начал ее тискать.
— Опыт не возьмется ниоткуда, дружище, — игриво продолжал Янис. — Ты так разговариваешь, словно Иви застенчивая, пугливая девственница. Вряд ли это так. Не будь занудой, приятель. Если ты не хочешь девушку, другие мужики ее хотят. Но сегодня спорить с тобой я не собираюсь — сегодня Новый год. Я обещал заглянуть еще в пару мест, так что, пожалуй, сейчас самое подходящее время мне удалиться. А что до вас, милая Иви… Я вас разыщу. Очень скоро.
Он ушел, не дав Георгосу и слова вымолвить, и тот немедленно переключился на Иви, сердито подталкивая ее обратно в темноту.
— Наверное, мне не следует тебя винить, — расстроенно сказал он, — но, черт подери, неужто ты не можешь распознать завзятого бабника? Янису тридцать пять лет. Женат он никогда не был и не собирается. Скольких женщин он перелюбил и побросал, я и сосчитать не могу. Он совсем не тот, кто тебе нужен!
Иви молчала, смущенная этой тирадой. Ревновал ли он? Или просто был раздосадован?
— Я хочу, чтобы теперь ты от меня не отходила, — сердито приказал он. — Тебя явно нельзя оставлять в этой компании, и уж, конечно, не среди этих вожделеющих молодцов, накачивающихся пивом и вином так, словно сегодня последний день. И уж, конечно, не когда на тебе это платье!
— А что не так с этим платьем? — глупо спросила она.
— Ничего… если бы оно было на Рите.
Иви покраснела.
— О господи, вот уж дитятко в джунглях. Такой мужик, как Янис, слопает тебя на завтрак, и не поперхнется.
— Нет, не может он так!
— Еще как может. Я видел, что он тут вытворял, лапая тебя под платьем. И видел, что тебе это не нравится. Но ты позволила ему лапать себя дальше. А если ты начнешь с ним встречаться, он пойдет дальше. И что ты будешь делать тогда, Иви? Ждать, потеряв от испуга дар речи, когда его рука устремится к более интимной цели, чем твоя спина, черт подери! Когда он потянет твои трусики вниз и…
— Перестань! — задохнулась она, лицо ее пылало. — Перестань! Ты… твои слова попали куда надо. Я просто дура! — заплакала она. — Глупая дура!
Увидев это, Георгос смягчился, во взгляде его появилось что-то похожее на извинение.
— Нет, ты нежная доверчивая душа, которой нужно быстрее определиться в жизни, чтобы уцелеть в этом мире. С Леонидасом ты жила среди фантазий. Настоящая жизнь, Иви, не такая. Мой брат всегда избегал реальности и на какое-то время ты тоже. Может быть, я виноват в том, что пытался ограждать тебя от всего. Может быть, пора вступить в реальный мир… увидеть, каковы реальные мужчины.
— Что… что ты имеешь в виду? — прошептала она, в горле у нее пересохло от взгляда его жестких голубых глаз, остановившихся на ее дрожащих губах.
— Ты прекрасно знаешь, что, черт подери!
От нахлынувшего страха у нее округлились глаза, но в эту минуту Георгос на ее глаза не смотрел. По-прежнему неотрывно глядя на ее губы, он медленно притянул ее к себе, скользнув одной рукой в ее волосы на затылке. Другая его рука повторила маневр Яниса и заняла то же самое положение, устроившись пониже талии и твердо удерживая ее в плену.
Разница была: рука эта не вызвала у Иви никакого отвращения. Когда она ласково прошлась по ее обнаженной коже, с губ у нее сорвался тихий стон, а немедленно появившиеся мурашки означали на сей раз нечто совсем иное.
— Не следовало бы мне этого делать, — пробормотал он у самых ее губ, застонав, как ей подумалось, словно от отчаяния, когда исчез последний миллиметр, разделявший их.
А потом уже она не думала ни о чем. Не было ничего, кроме его губ, прижавшихся к ее губам, его рук, крепко стиснувших ее тело.
Когда он со страстным стоном на миг оторвался от нее, она жадно схватила ртом воздух, и в то же мгновение его губы вновь накрыли ее рот: его язык, горячий и дерзкий, устремился глубоко внутрь. В голове у нее все бешено завертелось, кровь застучала в висках. Она прижалась бедрами к его телу, жалобно простонав от неведомых ранее ощущений.
Он так внезапно оторвался от нее, что еще несколько смятенных мгновений она стояла с приоткрытыми красными припухшими губами, глядя на него. Он вновь привлек ее к себе, спрятав лицо в волосах.
— Скажи, что ты хочешь меня, — хрипло произнес он.
— Я тебя хочу, — прошептала она, как послушная ученица. Голос ее дрожал, в голове все мутилось, но тело знало, что говорить.
— Ты не передумаешь, если я тебя отпущу?
— Нет.
— Тогда иди в свою комнату и жди меня. Больше не спускайся.
— Хорошо, — как во сне согласилась она.
— Я поднимусь к тебе, как только все разойдутся.
Она кивком выразила молчаливую покорность его воле. В этот момент она сделала бы все, чего бы он ни захотел.
— Поцелуй меня, прежде чем уйти, — хрипло велел он.
Она подчинилась бездумно, жадно приглашая его язык вновь утонуть в глубине ее рта, безмолвно показывая, что желание прочно держит ее своей цепкой хваткой.
— Полуночи еще нет, — сказал чей-то спокойно-сухой голое.
Георгос с ворчанием оторвался от ее рта и повернулся, крепко прижимая ее к себе и по-хозяйски удерживая свою руку на талии.
Чуть поодаль, там, где темноту их уголка рассеивали огни из окон и дверей дома, стояла Рита. Она оглядела их обоих с понимающим удовлетворением на своем грубоватом некрасивом лице.
— Существует обычай обмениваться поцелуем в новогоднюю полночь.
— Мне пришлось начать пораньше, — протянул Георгос, продемонстрировав потрясенной Иви свою способность не терять голову в любых обстоятельствах.
Сама себя она не помнила. А у него голос был спокойный, как будто он не опускался до низких густых ноток, только что звучавших у нее в ушах. Уж не почудилось ли ей все это?
— Иви пришла на вечер с головной болью, — продолжал он, как ни в чем не бывало, — и решила пораньше отправиться в постель. — Он наклонился и целомудренно чмокнул ее в щеку. — Спокойной ночи, дорогая. Я попозже загляну, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
Иви пожелала доброй ночи изумленной Рите и, словно загипнотизированная, ушла в дом. Достигнув спальни, она тут же заперла дверь не от Георгоса, а от всех, кто мог бы задать ей нескромные вопросы и увидеть, что написано у нее на лице.
Георгос предупредил ее, что он — игрок другой лиги. Так оно и было. Но теперь уже поздно. Слишком поздно. Он вывел ее на дорогу, по которой она еще никогда не ходила, опасную, но несказанно манящую, вопреки разуму зовущую ее к себе, примитивную дорогу, которая от души не требовала ничего, зато сулила сказочное блаженство. Она уже поняла, что постель с Георгосом не будет иметь ничего общего с тем, что она испытывала с Леонидасом. Это будет не любовь, а секс и только секс. Она всегда считала, что он не для нее, ее это не привлекает. Она ошиблась.
