«Поро-поро-поро-рон!» — разносятся по дому бравурные звуки фортепиано. Как только начинается урок, супруга Тэруо-сэнсэя с улыбкой вносит в комнату серебряный поднос с чаем.
— Поставь вон там, — говорит ей учитель, и она всё с той же улыбкой удаляется.
Поро-попо-поккин-пиро-пиро…
— Так, начали: а-а-а…
Это означает, что начинается распевка. В этот момент я всегда немного теряюсь. У меня такое ощущение, словно я попала на приём к ненавистному зубному врачу. Словно моё горло, подбородок, язык перестают принадлежать мне и переходят в чужую собственность. Невольно возникает чувство протеста.
— А-а-а-а-а, — пытаюсь я взять нужные ноты.
— Нет, нет. Слушай музыку. Ты же не попадаешь в ноту. Пусть не на целый тон, но на две десятые явно.
Неужели и правда не попадаю? Однажды я даже посмела пуститься с ним в пререкания по этому поводу. В ответ Тэруо-сэнсэй заметил, что у него абсолютный слух и, если он стар, это ещё не основание считать его маразматиком. Он записал мой голос на плёнку и прокрутил её на медленной скорости, заставив меня убедиться в его правоте.
— Для энка первостепенное значение имеет текст. Поэтому слова надо произносить отчётливо. Любое чувство, будь то печаль или радость, должно быть выражено в концентрированной форме, на пределе эмоций. У тебя просто не будет возможности думать о том, как попасть в нужную ноту. Все свои силы, всю душу надо вложить в исполнение.
Ухватить смысл этих слов было совсем непросто, но меня завораживала сложность самой задачи.
Я уверена, что у песни есть крылья и она, подобно птице, норовит взлететь в небо. Даже если тебе удалось её поймать, успокаиваться нельзя. Стоит чуть зазеваться, и она тут же выпорхнет из твоих ладоней. Но это не беда. Пусть сегодня она от тебя улетела, завтра, поднатужившись, ты сможешь снова её поймать. А послезавтра она возьмёт и опять улетит. Поэтому я стараюсь по возможности не расслабляться.
По этой причине, кстати, я не считаюсь с затратами времени и выхожу на эстраду в кимоно. Пусть из-за этого мой багаж становится намного тяжелее, пусть облачаться в кимоно хлопотно, пусть в нём жарко, я всё равно остаюсь ему верна. Вся эта трудоёмкая предварительная работа наполняет тебя каким-то особым настроением, которое ты выносишь на сцену. Для таких доморощенных артистов, как я, это самый доступный способ проявить любовь к песне.
— Я долго думал, какую песню выбрать для сегодняшнего урока. — Тэруо-сэнсэй улыбается и, не снимая пальцев с клавиш, заглядывает в стоящее на рояле зеркальце, в котором ему видно моё лицо. Это зеркало позволяет ему, не отвлекаясь от инструмента, следить за выражением лица стоящего сбоку от него ученика. — Попробуем-ка сегодня исполнить «Алую нить судьбы». Она лучше всего подходит к тембру твоего голоса.
«Алая нить судьбы» — это песня, повествующая о счастливой любви, — её, как правило, исполняют на свадьбах. Но при этом мелодия у неё заунывная, и голос певца звучит так печально, словно он того и гляди отойдёт в мир иной. Полагая, что подпускать слезу здесь совсем ни к чему, я решила спеть её по-своему, в мажорном ключе, и первым делом изобразила на лице лучезарную улыбку. Увидев в зеркале мою физиономию, Тэруо-сэнсэй несколько опешил, но всё же взял на рояле первые приглушённые аккорды.
Нас с тобою связала,
должно быть, ещё до рожденья эта алая нить.
Значит, будем с тобою вместе до самого смертного часа -
ты и я, муж и жена.
Алая ниточка, ниточка алая,
ниточка нашей судьбы…
Едва я спела первый куплет, как звуки рояля смолкли.
— Видишь ли… — услышала я голос Тэруо-сэнсэя. Плечи его сотрясались от смеха. — Мне понятен твой разудалый настрой, но в песне-то его нет!
— Понимаете, до меня не доходит смысл текста.
Тут, чуть не падая от хохота, в комнату ввалился какой-то мужчина. Это был Хироси Юмэкава.
— Извините, Ринка, я не хочу вас обидеть. Сегодня я приехал раньше времени и, стоя за дверью, слушал, как вы занимаетесь. Ой, я чуть не умер со смеху!
— Ну-ка, растолкуй ей, Юмэкава.
— Что именно? Что голосовые выкрутасы ещё не есть мастерство?
— Я возлагаю на Ринку большие надежды. Надо помочь ей понять смысл этой песни.
Юмэкава умолк, задумчиво сдвинув брови. В жизни он выглядел гораздо симпатичнее, чем на афише. Забранные назад обильно напомаженные волосы, густые чёрные брови. Зелёный спортивный костюм и почему-то массивная золотая цепь на шее и такой же браслет.
— Я не знаю, есть ли у вас друг сердца и что он собой представляет, — заговорил Юмэкава после паузы, но Тэруо-сэнсэй, посвящённый в обстоятельства моей личной жизни, перебил его:
— Хоть она и делает вид, что всё у неё прекрасно, на самом деле ей, похоже, живётся не очень сладко.
— Значит, вы осилите эту песню. Обязательно. Вы ведь нашего поля ягода.
И Юмэкава рассказал мне, что у него была жена, которая долго болела, а когда она умерла, оставив ему ребёнка, он женился снова. И во время свадебной церемонии испытал то самое чувство, которое выражено в песне «Алая нить судьбы». «Вы, — объяснил он мне, — должны петь её так, словно в ней говорится о вас и вашем любимом».
О нас с Дайки…
Да, это песня о супругах, соединённых узами брака, продолжал Юмэкава, но ведь в ней можно передать и свои нынешние чувства. И тогда она непременно тронет сердца людей, собравшихся послушать энка.
— И вообще, что значит «счастье»? Это не только когда ноль превращается в плюс. Если выйти из минуса, то и ноль может показаться «счастьем». Так ведь тоже бывает…
Быть любимой — радость, точнее, благодать. Мне довелось изведать это чувство. На свете так много неразделённой любви, а я знаю, что любима. Чего же мне ещё нужно?
Pyy-уpa, py-pa-pa…
Исчезает, уходит любовь,
и сердце моё цепенеет,
покрывается корочкой льда.
О, этот блюз оледеневшего сердца…
Началось занятие с Юмэкавой. От мощи его голоса содрогаются оконные стёкла. Лицо у него становится пунцовым, а на висках вздуваются вены. Он поёт на таком бешеном накале, раскрыв рот до таких немыслимых пределов, что у него того и гляди отвалится подбородок и мы явимся свидетелями эманации некой духовной субстанции, как на спиритическом сеансе. Вот кто умеет вложить в песню всю душу. Здорово. Просто нет слов. Молодец, Хироси! И тут неожиданно он даёт петуха. Рояль молниеносно смолкает. Тэруо-сэнсэй берёт в руку бамбуковый прут и хлещет им Хироси по ногам.
— А-а!
Надо сказать, это весьма болезненное ощущение. Мне тоже приходилось испытывать на себе действие этого прутика, которым учитель приводит в чувство своих учеников. От частого употребления он снизу истрепался и стал похожим на хвост какого-то зверя.
