– Ну, теперь у меня эрекция…
Ее глаза расширились, а на лице было смешанное чувство удивления с чем-то вроде «О! Поздравляю! Я так рада за тебя!».
– …Ха-ха-ха, – добавил я в надежде на то, что, ну… господи, не знаю на что, ну, чтобы уберечь себя от того, чтобы она не закричала во всю глотку и не стала хлестать меня по лицу телефонным шнуром. Я надеялся, что мое «ха-ха-ха» поможет нам найти альтернативу такому поведению.
Внезапно на лице Джорджи появилась насмешливая улыбка.
– Прости, – пожал я плечами.
Она улыбнулась, на этот раз – ослепительно.
Однако мы все еще смотрели друг на друга. Не отводя взгляда, я всего лишь старался избежать того, что она опустит глаза и посмотрит туда, даже хотя бы на долю секунды. Моргни я, и наша связь могла бы оборваться. Будто я вел психологический бой с медведем. Наконец напряжение спало, и она уже было направилась в сторону дивана. Но – эх! – вот оно! Уже на повороте она опустила вниз глаза и быстро оглядела мое хозяйство. Мои плечи безжизненно ссутулились, такой позор! Но что еще хуже, подглядев за происходящим у меня в штанах, она слегка хрюкнула, подавляя смех. Вот так незадача: то паника, что она углядит мою внушительную плоть, а как только это происходит, она издает хрюкающий смешок, тем самым демонстрируя, что мой дух вот-вот будет сломлен. В ту же секунду, как мои уши приняли сигнал, мой пенис сник, он уменьшался поразительно быстро. Чуду подобно, что он не издавал свистящий писк сдувающегося воздушного шарика.
Джорджи уселась на диван, подогнув под себя одну ногу.
– Да… – сказала она.
– Да. – Я второпях осмотрел комнату. Было невозможно усесться на диван рядом с ней после тех знаков, что только что подавали мои гениталии, так что я схватил стоявший за письменным столом деревянный стул и поставил его прямо напротив того места, где сидела Джорджи. Она стиснула губы, пока я волочил стул, и изо всех сил старалась сдержать улыбку. Нас разделял кофейный столик, именно на него я и поставил диктофон.
– …Ну, ты готова?
– Конечно. Ты что-нибудь хочешь до того, как мы начнем?
– В смысле?
– Ты хочешь что-нибудь? Попросить, чтобы принесли кофе, или чай, или что-нибудь еще…? До того, как мы начнем?
– А, нет, спасибо. Я в порядке.
– Парацетамол, может быть?
– Что, извини?
– Ну такое лекарство. Это жаропонижающее.
– Нет, нет, все в порядке, но все равно спасибо. – Я провел рукой по лбу, чтобы вытереть испарину, и этот жест напомнил о том, что на мне сноубордическая шапочка пронзительно лилового цвета (вот так козырь) и надета она была поверх прически под названием «на временной реконструкции» (вот так).
Пытаясь спрятаться за профессионализм, я сразу засыпал ее вопросами, что возникли у меня с первого момента работы над книгой. Она с готовностью отвечала на них и даже предоставила мне массу дополнительного материала. Все биографические сведения были мне уже известны, так что Джорджи рассказала несколько действительно смешных историй и несколько закулисных сюжетов из гламурного мира шоу-бизнеса. Они вполне пригодятся для книги, надеюсь, мне удастся подделать доверительный тон, чтобы все это предстало настоящими исповедями.
Мы проговорили несколько часов. Джорджи выкурила полпачки сигарет, и порой я забывал не только то, что на мне эта дурацкая шапка, но и что я опрашиваю ее для книги: казалось, мы просто беседуем. Она интересовалась моей жизнью, писательством и издательским делом, и могло пройти четверть часа до того, как я вдруг осознавал, что не она рассказывает мне историю свой жизни, а я ей. На это не стоило тратить диктофонную пленку, я и так знал свою жизнь от и до и понимал, что книги из нее не получится. Именно из-за пленок, кстати, нам и пришлось прерваться. Когда закончилась последняя, что была у меня с собой, нашей беседе пришел конец. Во мне поднялась волна легкого раздражения, примерно такое чувство бывает в школе на письменном экзамене, когда объявляют: «А теперь все положили ручки на стол и сдали тетради». Удивительно, что именно тогда осознаешь, о чем должен был написать, и в голове появляется туча невысказанных мыслей.
Я взял диктофон со стола и щелкнул по нему.
– Ну, что же, пожалуй, на этом закончим.
– Как-то грустно даже, правда?
– Почему?
– Оказывается, всю мою жизнь можно уместить на нескольких пленках.
– Господи, нет, конечно. Во-первых, это не вся твоя жизнь. Это всего лишь та часть жизни, что…
– Пригодна для печати?
– Именно. Во-вторых, тебе всего лишь тридцать. И, наконец, должен тебе сказать, что доведись мне рассказать о всей своей жизни, она уместилась бы в сообщение на твоем автоответчике.
– Ха, никогда не поверю в это.
– Честное слово. В общем-то, самое интересное, что произошло в моей жизни, – это знакомство с тобой. – Я предполагал, что это прозвучит мягко и скромно, но, сказав вслух, осознал, что звучит это подобострастно, а если вдуматься, то даже немного оскорбительно.
– Спасибо, – ответила Джорджи с улыбкой. Очевидно, она еще явно не дошла до «оскорбительной» стадии. Но, ясное дело, она проснется ночью несколько дней спустя и прошепчет: «Вот придурок».
Я собрал записи со стола, пока Джорджи тушила в пепельнице сигарету, вкручивая ее просто насмерть. Мы поднялись, оба изобразили потягивания и отправились к выходу. Она открыла передо мной дверь, я вышел в коридор и повернулся, чтобы попрощаться.
– Как я говорил, у меня есть несколько готовых отрывков для чтения, просто чтобы ты имела представление. Я вышлю их твоему агенту, и если тебе что-то не понравится, сообщи мне, и я перепишу.
– Хорошо, – согласилась она, стоя в дверном проеме и опершись щекой о косяк.
– И чем скорее у меня будут фотографии, тем лучше, – напомнил я.
– Как только вернусь в Лондон после съемок, так что надеюсь, ты получишь их до выходных.
– Отлично.
Джорджи улыбнулась. Мы оба явственно распознали некий четкий сигнал, обозначающий конец нашей встречи, и она уже должна была закрыть дверь, а я – уйти, чтобы прощание не затянулось, стесняя нас обоих, но, как выяснилось, это было сделать довольно сложно.
– Ну, счастливо тогда, – сказал я.
– Да, пока, – эхом отозвалась она, но не сдвинулась ни на миллиметр.
– Возможно, мы увидимся снова. Чтобы обсудить черновой вариант и…
Не отвечая, она переступила порог и придвинулась ближе ко мне. Подняла руку и приложила к моему лбу.
– Жар чуть спал… это хорошо.
Я что-то ответил, неведомо что. Это определенно нельзя было назвать членораздельной речью.
– Счастливо. И обещай мне дома сразу лечь в постель, – сказала Джорджи, закрывая дверь. Она смотрела на меня через уменьшающуюся щелку, не отрывая глаз, пока дверь не закрылась.
