— Точно, — кивнула она.
— Я бы с удовольствием, — Дмитрий вдруг нахмурился, и по его лицу пробежала тень, — но…
— Что «но»? — замерла Светлана.
— А как быть с твоим призванием, о котором ты столько говорила? — тихо спросил он и опустил пониже голову, чтобы спрятать глаза за опущенными ресницами. Разглядеть что-либо под таким слоем пушистых ресниц было абсолютно невозможно, и Светлана никак не могла решить, говорит Дмитрий серьезно или просто провоцирует ее.
— Дим? — она взяла рукой его подбородок, пытаясь приподнять голову повыше, но, поймав руками ее ладонь, он прижался к ней губами.
— А как же верность школе до гробовой доски, долг, совесть и прочая несущественная мелочь? — он оторвался на секунду от ее руки и заглянул в глаза.
Увидев, что в его глазах бегают веселые бесенята, Светлана укоризненно сложила губы:
— Так, Меркулов, значит, все это время ты надо мной смеялся?
— Ни единой секундочки, — замотал головой тот.
— Говори честно, ты поможешь?
— А ты сомневаешься? — он снова наклонился к ее руке. — Лично я — нет.
— Так я могу рассчитывать?
— Вне всяких сомнений.
— Дим, спасибо тебе большое, — благодарно проговорила она. Как бы случайно она пододвинулась к нему. — Я знала, что ты мне не откажешь.
— Разве с такими методами откажешь! — усмехнулся он. Боковым зрением Светлана видела, как глубоко вздохнул Дмитрий, пытаясь сдержаться, и она подумала, что была бы совсем не против, если бы он этого не делал.
* * *
— Что, вот так прямо и сказала, ловить нечего? — Козлова выкатила белки глаз и уставилась на Бубнову в упор. Ее волосы цвета переспелой вишни торчали ежиком, отсвечивая редкими ярко-морковными перьями, а губы, сложившиеся в удивленное сердечко, выпятились вперед.
— Ну да, так и сказала, — кивнула Бубнова, и на глазах ее снова выступили слезы. — Представляешь, старая грымза не поленилась дотащить свои дряхлые кости до нашей квартиры, лишь бы покрепче насолить. Если б ты знала, как я ненавижу всю эту распроклятую семейку! В возрасте этой полудохлой клячи порядочные люди уже думают о вечном, а этой заразе все неймется!
Ксюха хлюпнула отекшим носом и вытерла распухшие от слез глаза. Правда, маленькие узкие щелочки под бровями назвать глазами можно было с трудом, до того они были заплывшими и раздувшимися. Резкие малиновые пятна на скулах придавали ее внешности нездоровый вид, подчеркивая и чрезмерно утрируя недостатки, обычно умело скрываемые под толстым слоем импортной косметики. Теперь, когда на ней не было спасительного грима, все это вылезло наружу, делая лицо одутловатым и болезненно-студенистым.
Восьмое марта, один из самых любимых Ксюхиных праздников, в этот год было тоскливым и мрачным. Вместо цветов и подарков, ожидаемых обычно с таким нетерпением и восторгом, серое мартовское утро встретило ее промозглым ветром, мелкой крупой, сеявшейся из блеклой мути низкого неба, и тишиной. Выпив в одиночестве чашку несладкого кофе, она с трудом впихнула отекшие ноги в узкие сапоги и, так и не застегнув молнии до конца, поспешно выскочила на улицу.
Редкие прохожие, подняв воротники курток и спрятавшись под широкими меховыми капюшонами, спешили по своим делам. Тягучая густая хмарь наполняла воздух холодной влагой, мешая дышать и двигаться.
У входа в метро продавцы вылавливали случайных покупателей и виртуозно втирали им мелко наломанные веточки пушистой мимозы, норовя сплавить мартовское богатство побыстрее и подороже. Не боясь продешевить, они скидывали изначально задранную цену вдвое, буквально вкладывая в руки незадачливых дарителей замороженные стебельки нераспустившихся тюльпанов.
Налипший снег, перетертый не одной сотней сапог, смешался с грязью и превратился в скользкую коросту. Тая, снежинки вместе с солеными каплями слез катились по щекам Ксюхи.
А снег все шел и шел, накидывая запутанное кружево паутины на ограду Александровского сада. Зависнув на вздернутых остриях, белая паутина рвалась и, сползая клоками, падала на землю, покрывая брусчатую мостовую лоскутами потерянных надежд и несбывшихся ожиданий…
Из окна пиццерии Ксюха видела, как маленькие, словно игрушечные, солдатики, чеканя шаг, высоко поднимали начищенные до блеска сапоги. С каменными серьезными лицами, слегка пружиня от напряжения, фигурки в мышиных шинелях одновременно сделали поворот, и, высоко задрав околыши форменных фуражек, замерли на месте.
— Зачем ты впустила ее в дом? — губы Риммы растянулись в гармошку.
— А что я могла сделать, вытолкать на лестницу? — Ксюха моргнула, и слипшиеся от слез ресницы мокро хлопнули. — Это ничего не решило бы. Знай я заранее, что ее малохольный сынуля не имеет на квартиру никаких прав, я бы с ним и связываться не стала.
Вонзив зубы в непомерно большой треугольник пиццы, Римма попробовала откусить, но клейкая сырная масса тянулась за куском длинными провисшими веревками. Наклонившись над тарелкой, она вытянула перед собой руки, и тогда, сорвавшись с насиженного места, куски колбасы, увлекаемые липкими присосками, намертво приварившимися в микроволновой печи, многоэтажное сооружение элитной массы обрушилось на куртку Риммы.
— Пустячок, а как приятно! — прокомментировала та, со злостью бросая оставшийся кусок в тарелку и судорожно пытаясь стереть жирные пятна носовым платком. — Ничего симпатичнее в жизни не ела. Говорила тебе, нужно пойти в приличное место, так нет, далась тебе эта романтика! — Римма посмотрела за окно на застывших часовых и огорченно вздохнула.
— Римм, что мне теперь делать? — голос Ксюхи был глухим и надтреснутым, неживые глаза смотрели обреченно и бессмысленно. Дымящийся кусок пиццы нетронутым остывал на ее тарелке.
— Для начала поешь, — распорядилась Римма. — Хоть и порядочная резинка, но вещь вкусная, — она кивнула на сырный треугольник. — На голодный желудок можно нарешать такого, о чем полжизни жалеть придется. Ешь, а потом будем лалы разводить.
Послушно взяв пиццу, Ксюха откусила самый краешек и, вернув почти нетронутую порцию на тарелку, негромко сказала:
— Римм, я позавчера у врача была.
— И что? — воюя с пиццей, Римма вошла в азарт. Втягивая губами сырные нитки, наподобие макаронных трубочек, она зорко следила за тем, чтобы ее не ударило горячим жгутом по подбородку. Ловко уворачиваясь, она всасывала в себя расплавленные полосочки и, закинув их в рот, смачно облизывала блестящие от масла губы. — Что сказал тебе эскулап? — оторвавшись от своего увлекательного занятия, Римма внимательно посмотрела на подругу.
— Беременности уже пять месяцев, аборт делать поздно… и опасно, — теряя последние остатки присутствия духа, пролепетала Ксюха.
— Это к какому полудурку ты попала, что такие глупости несет? — сдвинула брови Римма. — Небось, в бесплатную консультацию по месту жительства догадалась отправиться? — увидев, что Ксюха кивнула, Римма скривилась. — Нашла куда пойти!
