Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Хаджибек сделал вид, что все понял, – он не любил неясностей, не признавал их возможными для себя.
Солнце успело подняться достаточно высоко и сделалось маленьким, белым, ослепительно ярким, лучи его уже обжигали всерьез. Птицы и звери, люди и домашние животные по всей долине поняли, что окончилась для них ночная и утренняя благодать, что никому не будет пощады от злого зноя. Все живое стало прятаться по гнездам и норам, хорониться в расселинах и приямках – искать хоть какой-нибудь защиты, хоть какой-нибудь самой крохотной тени.
Вдали показалась Бизерта – белая и голубая – очень похожая на Севастополь.
Сердце Марии дрогнуло – вот она, ее юность… нищая и прекрасная, томительная, сладкая, жестокая от неразделенной любви.
ХV
– Земля! – первым крикнул кадет Николенька. – Африка!
Все, бывшие в ту минуту на палубе, бросились к стальному борту линкора смотреть на показавшуюся у горизонта светлую полоску суши. Все восторженно загалдели, закричали следом за юным кадетом:
– Земля!
– Земля!
– Африка!
– Ур-р-ра!
Кто-то смеялся, а кто-то и плакал от радости, кто-то хлопал в ладоши, как на спектакле, который завершился благополучным финалом. Многие, особенно те, кто был помоложе, чувствовали себя так, как будто они робинзоны, спасшиеся от верной гибели и готовые к новым приключениям, которые здесь, в Африке, наверняка будут интересными и безопасными.
Николенька ощущал себя Колумбом. Наконец-то ему удалось попасть в центр внимания не одной только кадетской роты или кадетского морского корпуса, но всего корабля, а значит, всего общества. О, он был очень честолюбивый мальчик и в свои четырнадцать лет давненько уже мечтал "о доблестях, о подвигах, о славе", давненько "носил в солдатском ранце маршальский жезл".
Эту волшебную минуту триумфа Николенька не просто запомнил навсегда, а пронес в душе через всю свою долгую бурную жизнь. Чувство сладостного упоения, которое он тогда испытал, случайно оказавшись первым, во многом определило его дальнейшие устремления и победы, оно вело его всегда: и тогда, когда он стал отважным боевым летчиком военно-морских сил США, и позже, когда выбился в крупные авиационные инженеры, и уже совсем в преклонные лета, когда он, семидесятилетний, раскатывал по ночному Парижу на своем роскошном спортивном авто…
Все это было впереди. А пока маленький, тощий Николенька гордо стоял, вцепившись в поручень у борта, и оттопыренные уши его нежно просвечивали на солнце.
– Николенька, а ты войдешь в историю русского флота. Я тебя поздравляю! – подбежала к нему Машенька и чмокнула кадетика в губы. Она хотела в щеку, но с ходу промахнулась, и получилось в губы.
Он и мечтать не мог, что когда-нибудь красавица Машенька, обычно относившаяся к нему как к неодушевленному предмету, поцелует его. Вот что значит первенство! Вот он – вкус победы! Вкус Машенькиного поцелуя запечатлелся у него на губах навечно. Как его назвать, этот вкус? Мягкий… податливый… солоноватый от морского ветра… нежный… горячий… яблочный… медовый? Нет. Все не то и все не так…
А Машенька пролетела мимо и тут же забыла о Николеньке.
Тот памятный день 25 декабря 1920 года по новому стилю[20]выдался на побережье Северной Африки очень тихим, ясным и благостным. Легкий береговой бриз приятно овевал разгоряченные лица будущих русских колонистов. Солнце хоть и стояло высоко в чистом небе, но его лучи совсем не жгли и не ослепляли, температура воздуха была градуса двадцать два-двадцать три, а температура воды за бортом едва ли на пять-шесть градусов ниже.
– Погодка-то – райская!
– Прелесть!
– А видно как далеко, Господи!
– Смотрите, вон уже за нами и лоцмана выслали!
– Где?
– А вон катерок бежит под французским флагом!
– Как вы далеко видите!
– Дальнозоркая. Доживете до моих лет, и вы тоже станете видеть далеко, хотя будущего все равно не разглядите, даже на один день вперед, даже на один час! – победно закончила седая чопорная старушка.
Дамы переговаривались возбужденно, весело – всем так наскучило море и так хотелось на грешную землю! Они инстинктивно прихорашивались в ожидании скорого берега, ведь приплыли к месту назначения не на ночь глядя, а среди бела дня. Все были уверены, что впереди ждут их небольшие формальности и – здравствуй, Африка!
На корме российского линкора трепетал Андреевский флаг, а на грот-мачтах реяли флаги Французской Республики – в этом последнем обстоятельстве и была, по мнению многих, защита, и было упование на немедленную братскую встречу на берегу. Бизерта – французская военно-морская база, а Франция – единственная страна, признавшая правительство Юга России, правительство Врангеля, а значит, признающая и их, изгнанников, за полноправных граждан России, пусть хотя бы и Юга… Но это все юридическая казуистика, разве в ней дело? Дело в том, что Франция протянула бескорыстную руку помощи людям России!
Берег стремительно приближался, ширился. Скоро даже невооруженным глазом стали видны и очертания белого города, и гавань со множеством кораблей.
Теперь уже не одна только дальнозоркая старушка, но все хорошо видели французский катерок, резво бегущий им навстречу.
Все делали маленькую ревизию своим пожиткам. Говорили об исключительном благородстве и бескорыстии французов, о том, что в Тунизии, кажется, живут негры, вспоминали в этой связи Пушкина. А одна особенно начитанная дама сказала, что автор знаменитого "Золотого осла" Апулей "тоже был арабом, тоже был черненький". И никто ее не поправил, не объяснил, что арабы скорее беленькие, чем черненькие, а Апулей был бербером и действительно проживал в здешних местах, а точней, в сотне километров на запад от Бизерты, в бывшем Карфагене.
Кадеты и гардемарины порывались разобрать оружие, но их сдерживали офицеры корпуса.
Многие находили, что приближающаяся Бизерта очень похожа на Севастополь.
– Смотрите, какой он белый, этот городок, – точь-в-точь наш Севастополь!
– И горы вокруг, и море такое же синее! И приморский бульвар! Господи, как похоже! Только пальмы натыканы…
Машенька внимательно рассматривала приближающиеся город и порт в бинокль, некогда принадлежавший Сержу Пиккару. Еще минуту назад в этот бинокль смотрел капитан первого ранга Петр Михайлович. Но пробегавшая мимо Машенька подскочила к нему как ни в чем не бывало, будто и не она вовсе обидела его вчера в застолье.
– Ой, Петр Михалыч, душка! – взяла она его за обшлаг мундира. – Ой, это тот самый у вас биноклик, что вам вчера подарили? – И в этот момент кто-то из проходивших по палубе оступился и нечаянно толкнул ее в спину, и она невольно прижалась крепкой девичьей грудью к предплечью капитана, отчего тот сразу стал пунцовым, а Машенька, видя такую свою власть над ним, еще мгновение-другое продолжала прижиматься к нему и после того, как случайная необходимость миновала. – Ой, дайте мне глянуть хоть капелечку! – невинно сияя глазами, пролепетала Машенька и протянула руку к биноклю.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
