Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
Проплутав по плавням, мы наконец вышли в озеро.
Странное озеро, оно казалось совершенно круглым и очень мелким, почти сплошь покрытым растительностью, а вдали, метрах в ста от берега, посреди воды паслось стадо коров! Здесь меня ждало еще одно испытание. И тоже вполне первобытное. Мы плыли курсом на стадо, плыли молча, я не оборачивался, боялся. Вдруг сзади послышался слабый всплеск. Я обернулся.
– Часы уронила. Любимые.
Еще бы не любимые! – воскликнул я мысленно. – Какой-то богатый любовник привез из-за границы, я их помню, золотые такие, изящные…
– Тут, наверное, мелко, – сказала она.
Веслом я проверил глубину – больше метра, мне по грудь. Спрыгнул в воду. Как был, в одежде.
Это было уморительное зрелище: я с головой нырял в темную воду, копошился в илистой жиже, извлекал на свет корни, траву, грязь, гнилушки… Люся сидела как бы безучастно, но когда я вынырнул в очередной раз, она была уже метрах в десяти от меня, гребла к тому берегу. Плыть следом? Остаться?
Я остался. Нырнул еще пару десятков раз и нашел. Часы слабо блеснули на солнце. Приложил их к уху – тикают. Пошел к берегу. Минут за сорок добрел. Люся ждала меня у костра.
– Палатку ставить умеешь? – спросила.
– Попробую, не бином Ньютона.
– Только не вздумай ко мне приставать ночью.
– Не буду.
Она пришла сама, а через месяц мы поженились.
VII
В Калифорнии у нее появился этот то ли голландец, то ли бельгиец, я поначалу не понял. Домой она возвращалась поздно, а порой и вовсе не приезжала, врала, что ездила с подругами на уик-энд то в Сан-Франциско, то даже летала в Нью-Орлеан «джаз послушать». Мы как бы поменялись ролями, и теперь я уже мчался вечерами домой. Я взывал к ее материнской совести, ведь близнецы, не говоря уж об Алексее, целыми днями были предоставлены самим себе. Я поначалу принялся опекать их, старался проводить с ними больше времени, но скоро понял, что это мне и не по силам, да и не по нраву. Прежде меня устраивало, когда мои семейные были «все дома и все спали». Теперь же я растерялся. Я и прежде знал, что Люся, так сказать, женщина крайне эмансипированная, и даже удивлялся, что она безропотно нарожала троих – чуть было не четверых детей, но вот ее эмансипированность вылезла во всей красе.
Люсю понесло, она точно мстила мне за все годы нашего совместного житья, за эти чертовы часы (кстати, она их потеряла-таки в первый же год после нашей свадьбы), которые я униженно выуживал из озерного ила. Она не простила мне моих унижений. Во время наших теперь уже редких встреч мы только ругались. Она винила меня в том, что я ничем не помог Алексею, что я лишь вгонял его комплексы внутрь и вот они теперь вырвались – все!!! Кричала, что знает о своем первенце нечто такое, что мне будет «слишком страшно даже и без Страшного суда»! И что она не может больше жить с этим знанием, а я только делаю хуже, делаю все, чтобы отвратить ее от сына, чтобы она уже ничем не смогла помочь ему.
Потом она объявила о разводе. Я поначалу не понял, что это окончательно и что сопротивление бессмысленно. Я принялся искать встречи с этим то ли голландцем, то ли бельгийцем, который оказался вполне милым, похожим на Пьера Безухова в исполнении Бондарчука, датчанином. К тому же Люсю, по всей видимости, искренно любящим. Моя истерика разбилась о его широкую датскую грудь, как о скалу. Я сдался. Я не противился разводу, сторговав себе бессмысленное право проводить с детьми отпуск. И они улетели. В Копенгаген.
A y меня начались странные дни. Сперва я с головой ушел в работу, а мои статусные потуги вроде покупки поместья или самолета отошли сами собой. В этом уже не было необходимости. Я не умел развлекаться сам. Тем паче что и плоть скоренько потребовала утешения. Но как дать его ей, я не знал, вы не поверите – кроме Люси, у меня никого никогда не было. Я не умел водить не то что брачные хороводы, а просто договориться с проституткой.
Пару раз я пробовал завести шашни на корпоративных вечеринках, но оба раза безуспешно. Я категорически не знал и не чувствовал, где кончается приятельский треп и начинается этот идиотский sexual harassment, о котором в Америке пошла мода трындеть на каждом углу. Друзей я так и не завел. В русской колонии мне было невыносимо скучно, это раздувание «русской самобытности», эти балалайки, самовары, Высоцкие да Дмитриевичи, – попахивало дурно. Эти люди жили каким-то никогда не бывшим прошлым. Мифами, которые не имели ничего общего с реальностью. Здесь, на самом юге Америки, рядом с Мексикой, рядом с великим океаном, это казалось особенно диким. Какие, к черту, «яры», кабаки, цыгане, тройки с бубенцами?! Никто из них не хотел или не мог жить настоящим. Все, словно пираньи, набрасывались на новое высказывание Солженицына, или на новый роман Аксенова, или на гастроли Пугачевой. На то, в общем, что никому, кроме них, по большому счету было не нужно и не интересно.
В обществе же американском я тоже не смог прижиться, что оказалось для меня полнейшей неожиданностью. Сказалось, очевидно, советское воспитание: воспитан-то я был в искренней вере в слово, и потому разговоры по-американски казались мне пустыми, никчемными. Мне хотелось раскрыться, и я хотел, чтобы и собеседники отвечали тем же. А они лишь вежливо молчали, их не интересовал мой внутренний мир. Единственный человек, которому, как мне казалось, я, как личность, был интересен, – доктор Строус – жил далеко. Да к тому же я понял, по здравом размышлении, что я для него-то не более чем клиент, хорошо платящий клиент.
Я превозмог себя. Я начал изнурительную жизнь с проститутками. Домой возвращался под утро и уже ни о чем не мог и не хотел думать. Так легче.
Опять же, с трудом превозмогая себя, я, когда подошел срок моего первого со времени развода отпуска, созвонился с Люсей и сказал, что хочу провести эти две недели с детьми в Израиле, у своих родственников. Она ответила, что в Израиле стреляют-взрывают и она боится отпускать детей.
– Лучше съезди с ними в Грецию. И полезно, и безопасно.
– Хорошо. Но сначала мы хотя бы пару дней проведем в Иерусалиме. Семен (это мой двоюродный брат, уехавший из Москвы в Израиль еще в середине семидесятых) говорит, что стрельба – полная чушь. Они ничего не слышат и не видят. А в смысле истории Иерусалим не хуже Греции.
– Ты представляешь, какая там жара в июне? – спросила она.
– Не большая, чем в Калифорнии или в той же Греции, я тебя уверяю.
– Ну, хорошо, если ты обещаешь мне, что только три дня и не больше, а потом вы поедете в Грецию, я согласна.
– Я могу свозить их на Кипр, там тоже, говорят, много чего. Афродита вышла из… из спермы, ха-ха! Лазарь похоронен… Ну тот, что потом воскрес. И всего миль двести от Израиля. К тому же там много русских, а ребятам недурно поговорить и по-русски после Копенгагена. Я закажу хороший отель, прямо сейчас.
– Валяй, – вяло согласилась Люся.
Вы заметили, что мы с ней говорили ровно, без ругани? Это так. Но на самом деле, когда я слышал ее нарочито бесстрастный голос, я дрожал от ненависти. До которой от любви, как известно, один шаг.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
