Я молча ждал результата. Казалось, в папиной голове идет сражение. Кулачный бой.
Наконец послышался глубокий вздох, означавший принятие нелегкого решения.
Я услышал, как мама передала ему трубку.
— Ладно, — сказал он. — Можешь приехать прямо сейчас.
8
Я бы никогда не признался папе, что мне, впервые в жизни, было страшно вести автомобиль. Лучше бы мне совсем не ехать.
Папин «сааб» был комфортабелен, солиден, в салоне пахло дорогим автомобилем, но во тьме, на скоростном шоссе, я чувствовал себя неуверенно в этой тяжелой, взрослой машине. Было что-то нереальное в том, как я мчался по дороге в сырой, холодный вечер, среди множества спешащих по своим делам машин. Я был словно во сне. Временами поездка казалась мне приключением, почти праздником, но сразу вспоминалась ее истинная причина, и внутри все начинало дрожать от возбуждения.
Как только появились указатели съезда на Форден, я почувствовал присутствие Сабины. Услышал ее дыхание, ее голос: он стал другим, холодным, и в нем не было больше ни насмешки над собой, ни неуверенности реальной Сабины. А может быть, она вообще замолчала?
Машина въехала в лес, стало темнее. Я заволновался и вытащил карту, чтобы следить за дорогой. Теперь казалось, что Сабина уходит от меня тем дальше, чем ближе я подъезжаю к дому ее родителей.
Эта длинная лесная дорога была плохо освещена, словно специально, чтобы отпугивать незнакомцев, непрошеных гостей вроде меня.
9
Серый, запущенный дом постройки шестидесятых годов с маленькой клумбой в палисаднике находился на краю Фордена. Свет горел, шторы были приоткрыты, но никого не было видно.
Я долго стоял перед дверью. И не решался позвонить. Нигде и никогда я не чувствовал себя таким нежеланным. Сквозь щель в шторах я видел большой книжный шкаф, лампу на столе, покрытом желтой скатертью, часы над камином — три штуки. И мерцающий свет — по-видимому, там работал телевизор. Я не мог поверить, что здесь прячется Сабина.
Мимо, по тихой, сырой улице, шел человек. С мокрых деревьев монотонно, успокаивающе сыпались капли. Человек нес в руках здоровенный топор, словно собрался всех поубивать. «Самое время, как раз сегодня», — пронеслось у меня в голове.
— Добрый вечер, — сказал он и поднял свой топор, как бы в знак приветствия.
— Добрый, — пробормотал я, сердце мое испуганно застучало. Я старался вести себя так, чтобы он решил, будто я только что пришел и собираюсь звонить.
Человек смотрел на меня недоверчиво. Враждебный взгляд жег мне спину, когда я повернулся к двери.
Я услышал его удаляющиеся шаги и позвонил.
10
— Да?
Дружелюбный, тоненький голосок. Можно ли назвать голос интеллигентным?
Дверь чуть приоткрылась, и я увидел ее. Умные глаза, темные с проседью, убранные в высокую прическу волосы, из-за которых она казалась сошедшей со старинной картины. В наше время пожилые дамы стригутся коротко. И совсем не похожа на Сабину, унаследовавшую от матери лишь цвет волос и нежность кожи.
— Да?
— Я… э… меня зовут Макс. Макс Липшиц…
Дверь тотчас же закрылась.
Сперва я обрадовался. Ясно, что пришел не зря. Потом забеспокоился. Отошел от двери, чтобы поглядеть в щель между штор, не прячется ли Сабина в комнате, но ничего не увидел. Я позвонил еще раз.
Дверь снова приоткрылась.
— Ее нет! — крикнула женщина. — Она уехала и пока не собирается возвращаться. Ясно? С тебя довольно? А теперь оставь меня в покое!
Мне показалось, что она плачет.
— Можно мне войти на минутку?
— Нет! Не надо входить. Я ведь только что сказала. Ее нет, и она не вернется. Они оба не вернутся. Оба уехали.
— Кто?
Она немного успокоилась.
— Твоя подруга. Моя дочь. Ей, правда, ничего другого не оставалось. Ничего другого. Она ангел, моя Сабина, ангел, ягненочек…
— Кто они?
— Я ничего не знаю. Я совсем ничего не знаю.
— Она ушла к другому? Если вы знаете, вам лучше мне это сказать. И я сразу уйду. Кто — они?
Молнией сверкнула передо мною догадка — чувственность взгляда, агрессивность поведения. Я вдруг понял — это не было ни взаимным непониманием, ни ошибкой, ни шуткой, и ощутил настоящую боль; опьянение адреналином, дававшее мне силы, исчезло. Мне казалось: я стою совсем один на пыльном пустыре, где валяется мусор и воняет гнилью, как из пустого помойного ведра.
С чего началась ее измена? Когда? С каких пор я со своими высокомерными шутками, ничего не подозревая, сделался посмешищем, не зная, что меня предпочли другому, что я был помехой. Некоторое время меня жалели, удерживали большей любовью, большей близостью, доверием — прежде чем избавиться навсегда. Что я ей сделал? Чем я это заслужил?
Или я сам виноват? Как это я не заметил? Может быть, по крайней мере, надо было с ней поговорить?
Из-за своих слез я не сразу заметил, что она тоже плачет.
— Макс, вам нельзя быть вместе, понимаешь? Ты и она — такие разные. Слишком много лжи…
Она остановилась на полуслове, и тут я разозлился.
— Лжи? Зачем Сабина меня обманывала?
— Сабина в жизни никого не обманывала. Как ты смеешь так думать?
— О какой лжи тогда вы говорите?
— Ее здесь нет, Макс! Я не знаю, где она.
Она снова закрыла дверь. С деревьев все еще капало. Было темно, но небо начало проясняться. Улица стала лучше видна.
— Я хочу ее увидеть! — кричал я, колотя в дверь. — Я должен с ней поговорить!
Я еще раз ударил по двери. Куда подевался ее отец? Вдоль тихой улицы эхом разносились мои крики, тут и там открывались двери.
— Госпожа Эдельштайн, у вас все в порядке? — услышал я.
Она снова появилась в дверях, крикнула:
— Все в порядке! — И я понял: она ждала там, за дверью, когда я уйду. Спокойно, без лишнего шума.
Мы помолчали.
— Может, Сабина еще позвонит, — сказала она, как бы ободряя меня.
Я повернулся и пошел прочь по дорожке. В ушах у меня шумело.
Сабина не позвонит, я это знал. Но мог надеяться.
11
Не знаю, как долго мы с Сабиной прожили бы вместе, если бы она не сбежала. Я думал об этом тогда. Но исчезновение ее в такой спокойный, безоблачный момент нашей связи, без видимой для меня причины было полной неожиданностью. И, должен сказать, сильно меня изменило.
Потрясенный до глубины души, я превратился в зомби: все чувства умерли во мне. Теперь можно признаться: своим исчезновением она сделала из меня калеку. Любовь к кому-то постороннему с детства казалась мне странной идеей. Сабина научила меня любить. Или может быть, я сам что-то понял, но Сабина помогала и поддерживала меня. В одиночку — без нее — я никогда бы не смог понять, что такое любовь. Для меня любовь— это Сабина.
