Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
Фладд представил себе эти цветы, гнущиеся под весенним ветром, бледно-желтые и хрупкие, словно руки китаянок в белых халатах.
— В прошлом году или в этом? Ты вроде бы здесь меньше года?
Филомена резко остановилась.
— Да, конечно, в этом году! Господи, как время-то ползет! Дни кажутся такими долгими, отец Фладд. Они просто нескончаемые. Не знаю, когда это началось. Наверное, с тех пор как мы закопали статуи.
— Вряд ли, — ответил Фладд. Он запыхался от подъема, устал от бесполезных дел и чувствовал себя очень старым. — «Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды»[32].
Девушка не узнала цитату.
— Так вы ни на что не надеетесь?
Мгновение она смотрела на него, и Фладд подумал, какие же удивительные у нее глаза: зеленовато-серые в желтую крапинку — цвет, более подходящий для кошки, нежели для монахини. Не отвечая на вопрос, Фладд зашагал дальше.
— А ты не боишься, что тебя увидят? — спросил он. — Вряд ли тебе можно сюда ходить. Я могу гулять, где вздумается, а ты — нет. Странное место для обсуждения духовных вопросов.
— Я пришла на исповедь в недерхотонский вечер, думала застать вас, а застала старика. Еле-еле выкрутилась, задавая ему вопросы про пост.
— Мне немного про тебя рассказали.
Филомена обернулась. Из-за монашеского покрывала она не могла просто скосить глаза — надо было поворачивать голову, — и от этого весь разговор получался куда значительнее.
— Про стигматы?
Они дошли до сарая, про который говорила Филомена. Дверь, висевшая на одной петле, хлопала от ветра. Пол был усеян стружками и сухим белым пометом давно съеденных птиц.
— Да, — ответил Фладд. Он, пригнувшись, шагнул в дверной проем. Внутри его голова почти упиралась в потолок. Сквозь разбитое окно тянуло холодным ветром прямиком из Йоркшира.
Филомена вошла следом, тоже пригнув голову.
— Это была неправда, — сказала она.
— А ты притворялась, будто правда?
Филомена без всякой брезгливости оглядела сарай.
— Мне все равно, куда идти, лишь бы на часок вырваться. Люди думают, будто в монастыре тихо. Слышали бы они, как Перпетуя орет с утра до вечера! — Она прислонилась к чему-то вроде грубого верстака и сложила руки на груди. — Понимаете, у меня не было выбора. Отец Кинселла и мать не дали бы мне и слова возразить. Они так радовались, словно у них все дни рождения за десять лет сошлись разом.
— А что это было на самом деле, если не стигматы?
— Нервы.
— Из-за чего ты нервничала?
— Долго объяснять. Из-за сестры.
Фладд прислонился к стене, жалея, что не может закурить. Сейчас это было бы как нельзя кстати.
— Расскажи, раз уж мы здесь.
— Она… моя сестра, то есть… попала в монастырь сразу после меня. Дома она была Кейтлин, а там стала Финбарой. Она никогда не чувствовала монашеского призвания, но мать с самого начала мечтала отправить нас в монастырь. Не хотелось ей зятьев, внуков, всего такого. По крайней мере так мы между собой говорили, что ей охота водить дружбу со священником и чтобы после мессы все показывали на нее пальцем и говорили: «До чего благочестивая женщина, всех дочерей отдала Церкви».
— Брата у вас нет?
— Нет. Иначе он стал бы священником, и, может быть, мать меньше наседала бы на нас. Один священник в семье все равно что три или четыре монахини. По крайней мере так считают в Ирландии.
— Значит, твоя сестра Кейтлин удалилась от мира, не имея монашеского призвания. И все закончилось плохо.
— Она себя опозорила. — Сестра Филомена подобрала складку одеяния и теперь мяла ее в пальцах. Ей тоже хотелось — нет, не закурить, а просто чем-то занять себя, уйти из настоящего куда-то еще. — А после того как она себя опозорила, соседи нас запрезирали. И когда у меня появилось воспаление на руках, мать решила, теперь-то мы всем утрем нос. Она была уборщицей в монастыре, ходила за покупками, все такое. Я дня отдельно от нее не прожила, пока не попала сюда. Как только она заметила, что у меня с руками, сразу схватила меня под мышку и потащила к отцу Кинселле. — Девушка изобразила, как мать ее волочет. — «Гляньте, отче, что появилось в пятницу у сестры Филомены на руках — точный образ ран от гвоздей на ладонях нашего Спасителя».
Фладд задумчиво сложил руки на груди.
— А чем твоя сестра Кейтлин себя опозорила?
— Она просто пострадала из-за неразберихи, а вообще Кейтлин была девушка хорошая. Тогда она еще только проходила новициат. В некоторых орденах послушницы сидят взаперти и учатся богословию, а в нашем ордене им поручают всю черную работу и больше ничего. Я за год новициата ничего не узнала о духовной жизни, потому что все это время чистила картошку. Совсем как в армии.
— И что, Кейтлин — сестра Финбара — взбунтовалась?
— Да нет, ничего подобного! Вы знаете, отче, что монахиням нельзя ходить поодиночке? Так вот у нас была такая сестра Жозефина, злобная старуха, подслеповатая и со слабыми ногами, и ее отправили в другой монастырь ордена, в нескольких милях от нашего. Она жила в обители уже больше полувека, вот ей и дали повышение. Так вот в провожатые назначили нашу Кейтлин — сестру Финбару. Она благополучно довела сестру Жозефину до другой обители и должна была идти назад. А чтобы она не шла одна, с ней отправили сестру Гертруду. Понимаете?
— Да, теперь я вижу, в чем трудность.
— Теперь Кейтлин была в своем монастыре, а сестра Гертруда — в чужом. И кто должен был вести ее назад?
Фладд задумался, потом сказал:
— Кейтлин.
— Вот видите, как вы быстро поняли! Наверное, кто-нибудь другой, поумнее, сумел бы разрешить затруднение. Епархиальная аббатиса, например. Да только начальницы Кейтлин думать не привыкли.
— И что было потом?
— Наша Кейтлин проводила Гертруду в ее монастырь и спросила, нельзя ли остаться у них на день-другой, пока тамошние начальницы придумают какой-нибудь выход. Но они ответили, что нельзя, на это надо особое разрешение, и отправили Кейтлин назад, дав ей в спутницы еще одну монахиню. Если не путаю, ее звали Мария Бернар.
— Они меняли людей, но не могли ухватить общий принцип.
— Теперь в чужом монастыре оказалась сестра Мария Бернар. Наша Кейтлин проводила ее обратно. К тому времени она уже падала от усталости, а подошвы ее туфель стерлись почти до дыр. Сдав сестру Марию Бернар, Кейтлин ждала в вестибюле следующую провожатую, и тут у нее сдали нервы. Она выбежала наружу.
— Просто взяла и выскочила на улицу?
— Кейтлин чувствовала, что не вынесет еще одного раза, и знала, что если ее увидят, то вернут обратно и снова кого-нибудь с ней отправят. Так что она просто перелезла через забор и побрела по полю. Затем вышла на дорогу, и там ее довольно скоро догнал грузовик. Шофер остановился и спросил, не заблудилась ли она и не надо ли ей помочь. Сказал: «Запрыгивай в кабину, сестра, я отвезу тебя, куда надо». И Кейтлин села к нему. Она рассказывала потом, что он был очень славный, настоящий джентльмен. Отдал ей половину своего сандвича с сыром — она умирала от голода, потому что всякий раз пропускала время трапезы, а в монастырях едят только в строго определенные часы. Шофер нарочно сделал крюк, подвез ее до самых ворот. Но когда она подкатила на машине, в монастыре ей не обрадовались.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
