Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Петя вошел во двор и потихоньку добрел до своего подъезда. Взялся за ручку двери, потянул и понял, что силы оставляют его. Дверь была огромной и тяжелой, как гранитная плита на дедушкиной могиле.
Он потянул изо всех сил. Дверь приоткрылась. Он протиснулся в щель, вошел в полутемный вестибюль. Молодая консьержка спала за столом.
Задыхаясь и балансируя руками, Петя двинулся к лифту. Левую ногу он выставлял вперед, подталкивал правой, затем руками подтягивал правую ногу. Так минут за двадцать он преодолел вестибюль и схватился за ледяную ручку лифта, навалился всем телом. Ручка пошла вниз, лязгнула. Дверь лифта открылась.
Консьержка подняла голову, сглотнула слюну.
– Тебе в которую? – глянула она на Петю и осеклась – она знала, что его родители арестованы.
А Петя знал, что она знает.
Он долго забирался в лифт, закрывая за собой сначала металлическую, потом деревянную двери. Поднес трясущуюся руку к кнопке 5. Нажал. Но тугая, черная, как хоккейная шайба, кнопка не поддавалась. Он взял свою правую руку левой и надавил локтем. Лифт дернулся и громко поехал на пятый этаж.
Петя закрыл глаза.
В голове по-прежнему было пусто и тупо. Колени заспанно дрожали. В груди колыхалась чужая вода. Она была очень тяжелой.
Лифт встал.
Петя вывалился из него на лестничную площадку, сполз по гладким ступеням к своей квартире 150 и долго, минут сорок вставал, цепляясь за косяки.
Кнопка звонка, к счастью, оказалась не тугой. Прижавшись щекой к родной двери, Петя слышал, как зашаркали бабушкины шлепанцы.
Дверь распахнулась, но Петя не упал, удержавшись руками за косяки.
Опухшее от слез бабушкино лицо пылало яростью.
– Ты смерти моей хочешь?
Петя тупо смотрел в ее трясущийся, поросший белыми волосами подбородок.
– Я уже дважды в милиции была! – визгливо вы-крикнула она.
В глубине квартиры послышалось шлепанье босых детских ног, и в прихожую вбежала шестилетняя Тинга.
– Петюня! А ты с Ундиком на прудах был!
Бабушка разглядела окровавленную шею Пети:
– Погоди… тебя, что… побили?
– Нет, – прошептал Петя.
– Где ж ты был, негодяй?!
– Я… помогал маме и папе…
– Как помогал? Где?
– В церкви. И в Мавзолее Ленина…
Петя оттолкнулся руками от косяков и рухнул на пол.
«Скорая помощь» приехала через пятнадцать минут после бабушкиного звонка. Петю отвезли в Первую градскую больницу. От «Кремлевки» семью Лурье открепили вскоре после ареста отца. Дежурный врач, обследовав Петю, обнаружил двустороннее воспаление легких. Пете вкололи кофеина, дали красного стрептоцида, поставили банки. На следующее утро он умер.
«Ураганная пневмония с двусторонним отеком легких», – записал врач в свидетельстве о смерти.
Умирал Петя в бреду. Последние слова его были: «Пусть сияет».
Петю Лурье похоронили 13 сентября на Смоленском кладбище.
Его отец, Виктор Викторович Лурье, заведующий отделом ЦК партии, арестованный 30 июня 1937 года, был расстрелян 1 сентября и погребен ночью в общей могиле близ Бутово.
Петина мать, Марьяна Севериновна Лурье-Милитинская, была арестована спустя полтора месяца после ареста мужа и содержалась в Лефортовской тюрьме.
В конце августа ее стали интенсивно допрашивать. Марьяну сперва не били, как мужа, которому следователь на третьем допросе раздробил каблуком кисть руки и повредил сетчатку глаза. Двое сменяющихся следователей пытали жену Виктора Лурье бессонницей, требуя показаний на мужа и его друзей. Она, комсомольская богиня двадцатых, знаменитая Марьяша Милитинская, терпела, валясь со стула на пол и засыпая хоть на минуту. Следователь будил ее, зажимая рот и нос, и снова сажал на стул под слепящую лампу.
Марьяна продержалась неделю, потом провалилась в глубокий обморок.
Следователи дали сутки ей отоспаться, но потом набросились снова – грубо и жестоко. Они молча раздели ее, привязали к банкетке и стали сечь скрученными электропроводами. Секли по очереди, не торопясь.
Марьяна нутряно рычала, грызла банкетку.
Через два часа бедра и ягодицы ее превратились в сплошную рану. Марьяна потеряла сознание.
Ее облили водой из графина.
– Если завтра не расскажешь про врагов – засечем, – сказал ей следователь.
В камере, лежа на животе на нарах, Марьяна поняла, что завтра ей предстоит умереть. Она проваливалась в тяжелый сон, просыпалась, боясь пошевелиться, вспоминала свою жизнь, мужа, детей, друзей, бурную комсомольскую юность, Ленина и Сталина, революцию и гражданскую войну, первую и последнюю любовь и снова проваливалась.
Наступило завтра.
Но за ней не пришли.
Не пришли и на следующий день.
А еще через два дня ее посетил тюремный врач, осмотрел нагноившиеся раны и насупленно протер пенсне:
– В больничку.
Неделю она провела в тюремной больнице. Когда смогла ходить, ее отвели к новому следователю – спокойному и конопатому. Крутя конопатыми пальцами толстый красный карандаш, он сообщил ей, что дело ее прекращено за отсутствием состава преступления. И что она свободна.
Восемнадцатого сентября, пасмурным прохладным днем, Марина Севериновна Лурье-Милитинская, прихрамывая, вышла из ворот Лефортовской тюрьмы. Чтобы прожить на планете Земля еще 43 года.
Банкет
Такамизаву Томоки принесли в полдень на холм Камогаока возле озера Нанацуикэ четыре девушки из клана Хуруичи. Они были в одинаковых кимоно цвета крови с молоком и в широких соломенных шляпах амигаса с прорезями для глаз. На правых плечах девушки несли два бамбуковых шеста, продетые в круглую золотую клетку, в которой сидел в позе неродившегося младенца голый Такамизава. Правыми руками девушки придерживали шесты, в левых несли плетенные из тростника корзины.
Поднявшись на вершину холма к двенадцати одиноко растущим соснам, девушки остановились. Посреди сосновой рощи на четырех камнях стоял большой чугунный котел с водой. Под ним лежали вязанки хвороста и сосновые поленья. Девушки осторожно опустили клетку в воду.
– Еще не пропоет вечернюю песню соловей, как ваши подлые отцы спляшут танец соломенного плаща! – прорычал Такамизава и скрылся под водой.
Вытянув шесты из клетки, девушки бросили их на траву. Затем раскрыли корзины. Майо вынула из своей кресало, паклю, корни имбиря, фарфоровую ирэ с соевым соусом и плошку с тертым хреном васаби; Наоми – бутыль с сакэ, маленькие тарелочки, стаканчики ачоко и палочки для еды; Мисато – циновку; Сайоми – граммофон.
Девушки подожгли хворост под котлом. Пламя охватило дрова. Когда вода закипела, Майо бросила в нее корни имбиря.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
