Книга Огненное евангелие - Мишель Фейбер

Тео покорно улыбнулся направленному на него лучу света от настольной лампы. Предпоследняя суфлерская карточка упала из рук белокожего на пол, и он поднял вверх последнюю порцию. Текст на этой карточке, как и на предыдущих, был напечатан огромными буквами и без орфографических ошибок. В самом низу — написанное от руки красным фломастером напоминание: «ПОМАШИ В КАМЕРУ».

— И… собственно, это все, что я хочу сказать, — произнес Тео. — Когда я все выдумывал, мне не приходило в голову, что это может кому-то причинить боль. Я надеялся разбогатеть и решил, что с помощью обмана смогу добиться своего. Я поступил скверно и не рассчитываю, что вы меня простите. И все же, простите меня, пожалуйста. И… э… можете выбросить мою книгу в мусорное ведро, туда ей и дорога. О'кей?

Он неуклюже помахал в камеру, как было велено. Нури выключил аппаратуру. Воцарилось молчание. Обрез, лежавший на коленях у белокожего, все это время был направлен на Тео. Теперь, когда записанная видеокассета перекочевала в сумку, его посетила естественная мысль: оставят ли его в живых…

— Как мое обращение? — спросил он заискивающе.

— Отлично, — ответил белокожий совершенно бесстрастно.

— Я старался, — сказал Тео. На лбу выступил пот. На этот раз Нури не стал вытирать его белой салфеткой. — Эти короткие заминки… Не знаю, обратили ли вы внимание, но я делал их нарочно. Я подумал, что так будет выглядеть более натурально. Как будто я на ходу обдумываю слова, понимаете?

— Без проблем, — прокомментировал белокожий.

Тео осторожно откинулся на спинку кресла и очень медленно сложил руки на коленях. Быть может, если не делать резких движений, эти ребята не станут его сразу связывать. Как же приятно, когда у тебя свободны руки. Даже если тебе нечем их занять, это ни с чем не сравнимое облегчение — просто сидеть, не будучи опутан десятиметровой бечевкой, которая врезается тебе в запястья.

— Свяжи его, — приказал белокожий.

Нури вместе с белокожим сели на кушетку и начали смотреть видеокассету с самого начала, чтобы удостовериться, все ли в порядке. При заново включенном телевизоре комната наполнилась голосами. Пока в «ящике» шеф-повар объяснял разницу между жаркой и паркой, Нури с белокожим беспрестанно прокручивали исповедь Тео то вперед, то назад, обсуждая достоинства и недостатки записи.

— Вырежи паузы, — решил белокожий. — Толку от них никакого. Пустой эфир.

— Телевизионщики вырежут, если понадобится, — возразил Нури. — У них для этого есть специальное оборудование.

— Не надо их искушать. Они могут вырезать больше, чем нужно. Если мы им вручим пленку, которую можно сразу дать в эфир, они, скорее всего, не станут ничего трогать.

— Они так и так не станут ничего трогать. Это же динамит, ты чего. У них это называется scoop. — Последнее слово он произнес с характерной арабской интонацией, как будто речь шла о центральной доктрине ислама.

— И как только ваш старый добрый стейк закричит «ой», вынимайте его из сковородки, — объяснял шеф-повар.

— Вырежи паузы, — повторил белокожий.

— Потом хорошенько вымочите его в вине, вот так…

— …остановился на этой теме, поскольку книги об Иисусе пользуются таким огромным спросом, — звучал прерывающийся голос Тео Гриппина. — Взять… э… тот же «Код да Вин…» об Иисусе. Взять… э… Иисусе.

Взять…

— Это не так просто, — артачился Нури. — Если я напортачу, нам придется все перезаписывать.

— Фигня. Вот он сидит.

— Мне телик мешает, ну.

— Вырежи паузы, Нури. Это же видеокамера, а не ракетный комплекс.

— А тем временем у нас рядом тихо себе жарятся в масле баклажаны…

— Ни минуты тишины, — стенал Нури. — Раньше здесь было тихо.

— Будет тебе скоро тишина.

— А сейчас нельзя?

— Через пять минут новости.

И все продолжалось. Голос Тео Гриппина заикался взад-вперед, а словосочетания в его исповеди, такие, как «поддельные свитки» и «моя жадность», повторялись снова и снова.

— Et voilà![14]— воскликнул шеф-повар. — Что означает по-французски «сюпэр».

Руки Тео опять онемели. В этот раз его поза была не столь мучительной; если прежде его связывали в бессознательном состоянии, как куль, то сейчас он постарался принять положение, при котором только его кисти и ступни оказались вывернуты. А кроме того, перед самой записью ему разрешили помочиться в большой пластиковый стакан, так что мочевой пузырь не распирало. Зато, на его беду, он почувствовал тяжесть в желудке, хотя уже полутора суток ничего не ел.

Если он выживет и захочет написать книгу о своем плене, ему лучше не слишком распространяться на тему уро- и гастроэнтерологии, чтобы не выглядеть вторым Малхом.

— Продолжаются поиски двух мужчин, похитивших противоречивого автора, Тео Гриппина, из книжного магазина Pages в «Пенн-плаза» на Манхэттене, во вторник, — заговорила с экрана телеведущая. — Похитители, стреляя из сигнальных ружей, устроили пожар, в котором погибли три человека. Еще один мужчина, серьезно пострадавший в огне, умер сегодня утром в госпитале «Бельвью». Это литературный агент Мартин Салати. Другой инцидент произошел в местечке Плацитас под Санта-Фе, где состоялось публичное сожжение экземпляров книги Гриппина «Пятое евангелие». Мужчина начал поливать бензином груду книг, не видя, что их уже подожгли. В результате взорвалась канистра, и мужчина превратился в живой факел. Член городского совета Санта-Фе, Джон Делакрус, в связи с этим сказал следующее: «Кажется, этой книге больше подходит другое название — „Огненное евангелие“. Я обращаюсь ко всем гражданам. Пожалуйста, успокойтесь. Прочтите ее, если хотите, но не стоит из-за нее рисковать собственной жизнью. Помните, что это всего лишь книга».

Вот именно! Тео хотелось крикнуть это своим мучителям, но он прикусил язык. Вдруг телевизор замолчал, и в комнате наконец-то стало тихо.

— Зачем ты выключил? — спросил белокожий.

— Мы все услышали.

— Ладно, Нури. Будь по-твоему.

Пауза. Потом послышалось шипенье — это открыли бутылку «Пепси».

— Зря мы сожгли этих людей, — сказал Нури.

— Никого мы не сжигали. Просто вспыхнул пожар. Случайно.

— Зря мы сожгли этих людей, — повторил Нури. В его тоне не чувствовалось какой-то особой муки или напора, скорее глубокое, давно вынашиваемое сожаление человека, который когда-то давно продал все свои детские игрушки, и теперь ему их не хватало.

— Это сторонники Гриппина, — возразил белокожий. — Они уселись у него в ногах.

— Там были стулья, — напомнил ему Нури.