«Этого не будет, – отрезал Де Акила. – Кто знает, может быть, ему еще суждено стать ключарем в Баттле. Пишет он складно, надо отдать ему должное. Мертвецы не годятся в свидетели. Подождем».
«Но король может отдать Пэвенси Фулку. И тогда мы лишимся своих поместий, – сказал я. – Не предупредить ли все-таки сыновей?»
«Не надо. Король не станет ворошить осиное гнездо на юге, пока не выкурит пчел на севере. Пусть он считает меня изменником, но он видит, что я, по крайней мере, не восстаю против него, и он может всякий день, пока я сижу смирно, использовать для борьбы с баронами. Если бы он был мудр, он бы сперва покончил со старыми врагами, прежде чем искать себе новых. Полагаю, что Фулк будет всячески побуждать короля послать за мной, и если я не явлюсь, это будет в глазах Генриха доказательством моей измены. Одни слова, вроде тех, что написал Гилберт, по нынешним временам еще не улика. Мы, бароны, берем пример с церкви и, подобно Ансельму, говорим все, что вздумается. Вернемся же к нашим повседневным заботам и ни слова об этом Гилберту».
«То есть как – ничего не будем делать?» – удивился Хью.
«Будем ждать, – поправил его Де Акила. – Это самый тяжкий труд на свете, уж поверьте мне, старику».
И верно, это был нелегкий труд, но в конце концов Де Акила оказался прав.
Спустя несколько недель на гребне холма показался отряд вооруженных всадников. Впереди скакал рыцарь с золотыми подковами на щите, с королевским знаменем в руках.
«Ну, что я вам говорил! – воскликнул Де Акила, глядя из окна своей башни. – Фулк самолично скачет обозреть свои земли, которые король обещал пожаловать ему, если он добудет доказательства моей измены».
«Откуда ты знаешь?» – сказал Хью.
«Потому что я сам сделал бы так на его месте; но я бы захватил побольше людей. Ставлю своего руанского жеребца против пары стоптанных туфель, что Фулк привез мне приказ короля покинуть Пэвенси и присоединиться к его войску».
Он причмокнул губами и забарабанил пальцами по краю колодца, в глубине которого раздавался гул прибывающей воды.
«Мы поедем?» – спросил я.
«Ехать? В такое время года? Это было бы чистым безумием, – сказал Де Акила. – Стоит мне убраться отсюда, и через три дня корабли Роберта с десятью тысячами солдат уткнутся килями в песок побережья. Кто их тогда остановит – Фулк?!»
Снаружи протрубили рога, и Фулк громко прокричал перед воротами королевский приказ Де Акиле: явиться со всеми своими вооруженными людьми в стан короля в Солсбери.
«Ну, что я вам сказал! Двадцать баронств лежат между Солсбери и Пэвенси, есть где набирать солдат; но Фулк подговорил короля призвать меня – меня, который сторожит ворота Англии, – и в тот самый момент, когда его враги готовы вломиться в эти ворота! Ладно! – заключил Де Акила. – Проследите за тем, чтобы люди Фулка были размещены на отдых в южных амбарах. Дайте им вволю вина, а когда Фулк поест, пригласите его на чарочку в мои покои. В Большом Холле слишком зябко для моих старых костей».
Как только Фулк спешился, он вместе с Гилбертом отправился в часовню возблагодарить Господа за благополучное прибытие, а когда он поел (ну и жадно же этот толстяк выпучил глаза на наши саксонские пироги!), мы с Хью проводили его на Башню к Де Акиле; там уже находился и Гилберт с Книгой Поместья в руках. Помню, как Фулк испуганно отшатнулся от колодца, услыша рев и гул прибоя в глубине жерла. Он споткнулся, зацепившись длинными изогнутыми шпорами за тростник, устилавший пол, и в тот же миг Джихан схватил его сзади и с размаху ударил головой о стену.
– Вы знали, что это должно было случиться? – спросил Дан.
– Само собой, – усмехнулся сэр Ричард. – Я наступил ногой на его меч, вытащил и отбросил в сторону кинжал; впрочем, он вряд ли что-нибудь соображал – только вращал глазами и пускал пузыри изо рта. Джихан связал его, как теленка. Мы стащили с него «ящерицу» (так назывались новомодные доспехи, которые он носил: не обыкновенная кольчуга, а чешуйчатый панцирь из стальных пластинок на кожаном подкладе) и за воротником обнаружили тот самый листок пергамента, что лежал под камнем возле очага.
Гилберт попытался незаметно выскользнуть из комнаты, но я положил руку ему на плечо, и этого оказалось довольно: он затрепетал и начал молиться, перебирая четки.
«А ну-ка, Гилберт, готовь перо и чернильницу, – сказал Де Акила. – Уж раз тебе суждено быть моим летописцем, то не ленись. Не всем же быть такими грамотеями, как будущий ключарь из Баттла!»
«Вы связали посланца короля, – прохрипел Фулк с пола. – Пэвенси будет сожжено за это».
«Все может быть. Осадой нас не удивишь, во всяком случае, – спокойно произнес Де Акила. – Но ты, Фулк, не бойся. Я обещаю повесить тебя под самый конец осады – после того, как разделю с тобой последнюю горбушку хлеба. Этого бы не сделали для тебя Одо с Монтенем, которых мне доводилось, помнится, вымаривать голодом из замка».
Фулк сел и посмотрел на Де Акилу хитрым, пристальным взглядом.
«Черт побери! – воскликнул он. – Почему ты сразу не сказал, что держишь сторону герцога Роберта?»
«Я?!» – переспросил Де Акила.
Фулк рассмеялся.
«Конечно. Тот, кто служит Генриху, никогда не осмелился бы поступить так с королевским посланцем. Когда же ты переметнулся к герцогу? – Он снова засмеялся и подмигнул. – Помоги мне подняться, и, сдается мне, мы прекрасно все уладим».
«Разумеется, уладим», – согласился Де Акила. Он сделал мне знак, и мы с Джиханом подняли Фулка (ну и тяжел же он был), поднесли к колодцу и спустили его, связанного, вниз. Не так, чтобы он встал ногами на наше золото, но оставив его болтаться на веревке, стягивающей плечи. Начался прилив, и вода доходила ему только до колен. Он ничего не сказал, но как-то странно передернулся.
«Стой! – внезапно крикнул Джихан и резко ударил Гилберта по руке ножнами кинжала. – Он пытался проглотить свои четки».
«Должно быть, яд, – заметил Де Акила. – Полезная вещь для тех, кто слишком много знает. Я сам ношу его с собой уже тридцать лет. Ну-ка, дай сюда!»
Гилберт завыл от страха. Между тем Де Акила быстро пропустил четки между пальцами. Последняя из них – я уже говорил, что четки были сделаны из крупных орехов, – раскрылась на две створки, соединенные булавкой. Внутри лежала записка: «Старого пса вызвали в Солсбери для битья. Его конура в моих руках. Не медли».
«Это будет похуже яда», – сказал Де Акила, присвистнув. Гилберт в отчаянии упал и забился на полу, судорожно бормоча. Он уже ничего не скрывал. Записка, как мы и угадали, предназначалась для герцога: Фулк передал ее Гилберту в часовне, и тот собирался отнести ее утром на некий рыбацкий корабль, постоянно курсировавший между Пэвенси и французским побережьем. Да, Гилберт был негодяем, но однако, трясясь и всхлипывая, он упорно уверял, что хозяин корабля не посвящен в суть дела.
