Книга Отец и сын - Георгий Марков

Сумерки настигли Тереху верстах в десяти от устья Васюгана. Река становилась все шире, берега ниже, свист ветра ожесточеннее, удар волны яростнее. К вечеру небо помрачнело, опустилось. Откуда-то из-за леса доносились отдаленные раскаты грома. Тереха чувствовал, что руки его уже сдают, в пояснице появилась ломота, но он плыл и плыл, намереваясь остановиться на ночевку где-нибудь на обском берегу.

Когда до Оби осталось не больше двух-трех верст, Тереха вдруг увидел в сгустившемся сумраке задрожавший огонек.

— Ого, пофартило мне! — радостно крикнул он и, позабыв об усталости, принялся грести сильнее, убеждаясь, что в его руках еще немалый запас силы и ловкости.

Чтобы лучше понять чувства Терехи, представьте на минуту себя на его месте. Вы плывете по таежной реке. Плывете почти вслепую, не зная ее берегов и плесов, догадываясь о пройденном расстоянии лишь по каким-то приметам, о которых вам не очень уверенно рассказали другие. Вы плывете в полном одиночестве, а вокруг притихшая бескрайняя тайга, необозримый разлив полноводной реки, плещущейся в темноте упругой и коварной волной. Вы понимаете свой долг, сознание ваше подготовлено к любым трудностям, вы все преодолеете — и одиночество и страх, который нагоняет заунывный свист ветра в темноте, и переборете сон, который трехпудовой гирей будет гнуть вас завтра, на восходе солнца, но вы человек, и вы с радостью уменьшите меру своего напряжения, если к этому представится хоть какая-нибудь возможность. Вы плывете в ночи и думаете о самом маленьком благе — более высоком береге для ночевки, и вдруг совсем недалеко, почти рядом, вспыхивает огонек. Это уж не маленькое благо — это то, что люди в тайге называют фартом. Вам повезло, пофартило, вы проведете ночь вместе с другим человеком. Вы будете рады ему, а он будет рад вам, хотя ни он, ни вы не скажете об этом ни слова. Да разве только словами говорят люди между собой? Есть еще у них язык чувств, выражающий мир незримый, неслышимый, но великий, бесконечный и необозримый, как сама жизнь…

Еще издали Тереха увидел, что у костра сидели двое. Он всматривался в силуэты людей, резко очерченных пламенем, думал: «Кто же это — остяки или русские?» Судя по тому, что на голове у мужчин были обыкновенные кепки, а не платки, какие в летнюю комариную пору носят все остяки независимо от пола и возраста, Тереха догадался, что это русские люди. Подплыв вплотную к костру, Тереха крикнул:

— Эй, земляки! На ночевку принимаете?!

Его возглас был неожиданным, и люди в первую минуту даже испугались. Они засуетились возле костра, потом один отозвался:

— Подворачивай!

Когда Тереха ткнулся в берег, застучал веслом, загремел котелком, тот же голос от костра спросил:

— Откуда и далеко ли плывешь, земляк?

— А вот сейчас расскажу, — уклонился от прямого ответа Тереха, сам еще не зная, как ему быть: не то говорить всю правду, не то придержать ее на всякий случай при себе.

Подходя к костру, Тереха осмотрел путников. Он был по сравнению с ними в выгодном положении: из темноты видел все. Они же, ослепленные пламенем, не видели ничего. Мужчины были одеты в добротные сапоги с длинными голенищами, в брюки галифе с кожаными леями, полувоенные куртки со стоячими воротниками, в кожаные кепки. Как показалось Терехе, оба были примерно одного возраста: пожалуй, от тридцати пяти до сорока. Они очень бы походили друг на друга, если бы один из них не носил очков в роговой оправе, что делало его при простоватом полном лице недоступно строгим. «Видать, какие-то начальники, недохватки в одежде-обутке не имеют», — подумал Тереха.

— Ну вот, теперь можно и поздоровкаться, — входя в круг, освещенный пламенем, сказал Тереха и от всей души пожал руку вначале незнакомцу в очках, так как, по его представлению, он был старшим по званию, по должности, потом тому, который был без очков.

— Откуда, земляк, плывешь? Как зовут? — спросил очкастый.

— С Белого яра плыву. Терентий я, Черемисин.

— С Белого яра? Это где же такой?

— Да есть тут на Васюгане неподалечку одно место с таким прозванием, — решил не спешить с откровенными ответами Тереха. — А вы кто такие будете?

— Я Касьянов, он Звонарев. Оба из Томска, из губпотребсоюза. Едем к вам на Васюган. Фактории будем открывать, сказать проще — магазины со всякой всячиной. Нам пушнину, рыбу, вам — что душа захочет.

— Вот оно какое дело! Белый яр не вздумайте обойти.

— А кто вы такие? И почему вас нельзя обойти? У вас что, пушнины видимо-невидимо?

— А вы что, не слышали, кто мы такие?! Коммунары мы! Коммуна «Дружба» на Белом яру поселилась.

Очкастый посмотрел на приятеля, после небольшой заминки с подчеркнутым оживлением сказал:

— Да ты что, Черемисин, умный или дурак? Кто же нам позволит обойти коммуну?! Уж где-где, а на Белом яру обязательно факторию откроем. Под крылом коммуны. А домишко под магазин найдется у вас?

— Для такого дела вмиг построим. Нас все-таки артель. По бревну каждый мужик прикатит из леса — вот тебе и дом.

Путники переглянулись и добродушно рассмеялись.

— Это верно, что одному мужику на год, то артели на один день, — рассудительно подтвердил очкастый и вдруг спросил: — А ты, Черемисин, партийный или только сочувствующий?

— Партийный. В двадцатом году в партизанском отряде в партию мы записались.

— Ну вот и мы со Звонаревым тоже с двадцатого года в партии, — сказал очкастый и, шуруя костер, добавил с усмешкой: — Так что мы с одного куста ягодки.

— Выходит, что с одного, — с большим облегчением сказал Тереха, подумав: «Люди хоть городские, а закваски нашей, партийной».

Тот, который был без очков, снял с костра вскипевший чайник и поставил его на землю возле разостланного плаща, на котором лежала уже приготовленная к ужину снедь.

— Давай, земляк, пододвигайся сюда ближе. Ужинать будем, — пригласил Тереху очкастый.

— Ужинать — не дрова рубить, — засмеялся Тереха и встал, чтобы сходить к обласку за своим припасом.

Очкастый понял его намерение, остановил:

— Куда ты, земляк? У нас тут еды на пятерых хватит.

— А у меня стерлядочка копченая имеется.