Другие люди уже взрываются смехом. Но здесь таится и настоящий динамит — в обладателе обширного массива мускулов, на который ещё надо взобраться. Кто сможет. Кто захочет. Никто не знает о нём много. Одна я всё твержу, что он взрывчатка. И при всей своей опасности этот экстремальный путник вонзает в почву женского существа всего лишь посох, простую палку, но эта палка находится в нём самом. В волшебной палочке этот мужчина не нуждается, он справляется сам и всегда поспевает в ногу. И всегда уйдёт. Можно поджечь фитиль, раздастся взрыв, камни взлетят на несколько метров, спросите у искусственного озера на въезде в деревню, которое тоже возникло тут не само по себе, каково это. Самому озеру хочется покоя, даже, пожалуй, стыдно становится гонять метровые волны, которые взбаламутили подводные склоны, взметнули мягко колеблющиеся срамные волосы озера, словно кто-то бросил в игрушечного зверя мохнатой тапкой; что-то застряло в зубах и никак не извлекается; хлебнёшь порцию илистой слизи, которая, может, содержит питательные вещества, а может, и нет, но в принципе есть её не хочется, хочется выплюнуть, пусть другие этим питаются! Сейчас будет Нагорная проповедь. Слишком много тех, кто хочет есть, они выбивают у жандарма почву из-под ног, и какая-нибудь женщина должна ему её вернуть; если этот мужчина уйдёт и не вернётся, я внутренне отомру, как целый регион, отравленный нитратами и фосфатами, думает женщина. Он может сделать со мной всё, но не сделает этого. Это мясо, например, такое холодное, бр-р-р, потому что оно полчаса пролежало голым на лестнице в подвал и чуть было не зазимовало. Вы преувеличиваете. Солнце хоть и не прогревает пока стены дома насквозь, но нет, зима — это женщине только показалось, это длилось уж не дольше получаса. У этой Габи, наверное, тоже была мечта жизни, но она состояла не в том, чтобы делать жандарму ценные подарки, а в том, чтобы получать их самой. Только и слышишь от Габи: купи мне то, купи мне это. На какие шиши я тебе всё это куплю? Неважно. Молодые-то резвы, они прыгают тебе прямо в рот, едва ты успеешь снять с них шкурку. Их тела часто ошибаются адресом, они успевают прочитать только имя отправителя, а остальные подробности нет, нет у них опыта, и тут начинаются жалобы. Они ещё совсем дети: как только встретишься с ними, так немедленно пошли в кондитерскую, у всех на глазах! В субботу вечером! Этого хотят они все. А что скажет мама, что скажут обе мамы, что скажут плюшевые мишки, которые остались дома? Если бы мы это знали. Дни не в счёт. Недели не в счёт. Его редкие визиты. У молодых время течёт по-другому. Взрослые всё это экономят, потому что это ничего не даёт. Экономить они научились в тяжёлые времена, и где они теперь? Нигде. В Никогда. Они не знают, что самые тяжёлые времена только начались. Только что. Должна же видеть эта юная женщина, что совсем другой получатель значится на этом теле, которое в этот миг набрасывается на неё, как волк, наконец обнаруживший в холодной яме ягнячью ляжку. И второе тело, которое мы здесь видим, тоже значится на мужчине, причём, к сожалению, на том же самом, и оно должно, к сожалению, оставаться снаружи, тело. Тут уж ничего не попишешь. Хорошо хоть, не на привязи — то тело, которое снаружи. Ему остались только одиночество, изоляция и иллюзии. Так можно схлопотать себе и низкую самооценку, и рабскую покорность, говорят наши знатоки-эксперты, которые берутся судить других, это касается вас, знаменитая консультантша в области секса госпожа Зенгер, в вашей газетной колонке, куда вас заперли в целях безопасности, чтобы вы, не приведи Господь, не сказали чего-нибудь нам лично. А то кто-нибудь сразу уйдёт, не успев прийти, — кто же это такой? Правильно, Курт Яниш. Беспримерно то, что им обеим пришлось пережить. Поэтому они, к сожалению, не могут подать нам пример. Они никому не подают. Нам бы они, может, и много дали, но лучше дадут не нам, а кому-нибудь другому. Но и уйти не уходят. Замешательство, так свойственное совсем молодым людям, которые смотрят на тебя с вожделением, потому что в принципе мечтают о новой компьютерной игре или о новых брюках, выставленных на витрине, — разве это замешательство, разве это не целеустремлённость? Они настолько же невежественны, насколько алчны, эта молодёжь, но вид у них радостный, в надежде, что скорее всего они получат желаемое. На это мне нечего сказать, я не знаю, что они делают и в какое время. Я не знаю, что вы делаете в то же самое время. Это замешательство юности часто происходит оттого, как всюду пишут, что многие семьи рушатся, потому что папа, но теперь всё чаще и мама, уходит из семьи, и это мне говорит та же самая газета, правда, совсем в другом лице, в лице благочестивого священника по имени Патерно, которого я уже слушала вчера, но его голос вещает одно, а рука пишет совсем другое. Но самое весёлое и доброе, как и самое прискорбное и ужасное, зачастую оказывается и самой большой глупостью, хотя газета говорила и об этом в той или иной форме. Но хотя бы одна форма этим не занималась — та, из которой можно извлечь кекс вместе с рецептом, — м-м-м, он и на сей раз удался! Ах, если бы я раньше про них вспомнила, про эти сообщения для записи в оперативном журнале, раньше, чем госпожа Герти Зенгер и священник Аугусто Патерно! Тогда бы я смогла записать их здесь, эти сообщения. А так они хоть и записаны, но в другой опере.
Бывает, получаешь от жизни только удары и хочешь, чтобы тебя за это ещё и побили. Нормальное разложение при помощи кислорода у молодой женщины, о которой мы вели речь, как и у этого озера, о котором мы тоже вели речь, иногда бывает просто невозможно. По крайней мере, дышать нужно самой. Вы слышите хрип? Этот странный звук? Да у неё астма, у Габи, это я диагностирую безошибочно, потому что такие шумы я уже где-то слышала, а однажды они были и у меня, у половины моей семьи была астма, и у Габи в любой момент может случиться приступ, если она разволнуется. Мужчина ей только что объяснил, что с завтрашнего дня не сможет подвозить её до работы на своей машине, потому что его жена что-то пронюхала. Ложь, его жене это было бы безразлично, у неё огород, домашние хлопоты и семейный сериал по телевизору. Вынужденная ложь, поскольку другой женщине, Герти, будет не всё равно, если она узнает. Она это уже знает, господин Яниш! Но лучше бы ей было всё равно, ведь она не в силах это изменить. Когда она заговаривает с ним об этом, он обижается и утверждает: мужчине это необходимо, потому что он не такой, как женщина. Мол, он заплатил ей за всё вперёд, своим сексом, который у мужчины никогда не врёт. Чем зачастую служит плохую службу своему хозяину, про себя думаю я. Герти должна быть премного довольна и должна оставить его в покое. Пусть сама оплачивает свои подарки, — какие ещё подарки, опять думаю я про себя, что ли этот букетик ранних альменций неумолимой голубизны, который мужчина нехотя (проку-то от всех этих красот, на них же ничего не купишь) наломал для неё на горе. А для Герти этому букетику цены нет, она в неоплатном долгу, но всё же пытается чем-то отплатить. А теперь и Габи, кажется, тоже собралась ему чего-то наломать, я говорю маме, мне же нет ещё шестнадцати: без этого! Это легально для женщины, для мужчины с другим мужчиной это станет легально чуть позже, так хочет природа, и так хотят человеческие законы, которые опираются на природу, а потом ещё удивляются, почему отступают и оступаются люди, вместо того чтобы это делали законы. Итак, с завтрашнего дня всё, Габи, утречком садись на автобус или на поезд. С меня хватит. Если вы спросите меня, я отвечу, что это объяснение тяжеловато для девушки, которую её официальный друг увозит на дискотеку в соседнее село, а оттуда она просто исчезает. Тютю! Поскольку ей немедленно нужно подышать кислородом. Из-за этого она и из дому уходит. Она говорит, что кислород снаружи, где она его уже не раз набиралась. Что с этим может сделать отец, которого у неё больше нет, потому что мать разведена? Ничего. Он бы ей приказал просто сидеть дома. И вот Габи лежит на полу, бросает голову из стороны в сторону и пытается выдохнуть. Что делать, она уже вне себя, не привязывать же её к ковру, чтобы она не волновалась и только дышала. Иди-ка сюда, Герти, помоги мне! Ну, Курт, ты много от меня хочешь. Такое обилие юности, столько добра, зато воздуха здесь внутри маловато, я думаю, потому что ни бактерии, ни грибки не могут его так быстро высвободить. Отвези её сейчас же домой, ты что, не слышишь?! Такова природа, она дальновидно выводит себе собственных вредителей, ведь они тоже дети природы и усердно помогают ей в работе.
