Так говорили жрецы… Лилась кровь. А конкистадоры шли, впечатывая свои тяжелые шаги в красную почву мексиканских нагорий.
Слава Иисусу Христу и святому Иакову!
Впереди, за перевалом, высились синие горы Наукампатепетль, еще дальше прятавшиеся в дымке вершины грозно курились дымом.
Куатемок, кутаясь от ветра в шелковый плащ, время от времени перебрасывался словами с патером, ну а больше – думал. Донесение уже было готово, осталось только встретить своих… Толком не зная местности, они не уславливались заранее о каком-то конкретном месте встречи, посланцы Несауа должны были сами отыскать подходы к своему господину. Вот тот и не прятался, старался быть на виду, и алый плащ его трепетал на ветру, словно крылья.
Кроме всего прочего, принц думал сейчас о верном Сиуатетепеке, юноше, унесшемся от смерти на крыльях ветра, точнее сказать – на парусах каравеллы «Санта-Инес». Где-то теперь эта каравелла? Где сам Сиуа? Удалось ли ему выплыть, выбраться на берег?
И еще один вопрос занимал Куатемока – почему Кортес решил убрать Сиуа? Ведь он еще раньше мог бы не разрешить его взять… Значит, донесли, что отношения между принцем и юным художником – нечто иное, нежели отношения господина и слуги. Скорее это отношения двух соглядатаев, во всем друг друга поддерживающих. Эх! Не надо было вести себя с Сиуа как с братом, наоборот, нужно было бы громко бранить, бить его, воспитывать кулаками, как обычно воспитывают нерадивых слуг.
Теперь и словом не с кем перемолвиться, не считая патера, да еще Берналя Диаса, время от времени спешивавшегося и присоединявшегося к святому отцу и принцу для интеллектуальной беседы. Это тоже было хорошо – Куатемок совершенствовал свой испанский, начиная говорить все более бегло и даже, можно сказать, изысканно – такие уж были учителя.
Климат нагорья сильно отличался от того, к которому привыкли на побережье, отличался не в лучшую сторону – днем невыносимо пекло раскаленное солнце, а ночью дул резкий ветер, и конкистадоры – а в особенности приморские индейцы – страдали от холода.
Халапа, где войско Кортеса провело пару дней, оказалось убогим горным селением из нескольких десятков хижин, в котором все друг друга знали. Местный касик, откровенно лебезя перед испанцами, всячески жаловался на своих врагов – ацтеков и тлашкаланцев, особенно на последних, они все же были куда ближе.
Надо отдать должное, Кортес – через донью Марину и Агилара – беседовал с этим нищим касиком довольно любезно и обещал всяческую помощь… взамен попросив несколько десятков носильщиков и припасы – больше в столь неприветливой местности взять было просто нечего.
И снова путь, и снова перевалы и горные тропы, и ночной холод, и безжалостно бьющее в глаза солнце.
Куатемок был очень внимателен и старался держаться на виду, ведь где-то здесь его и должны видеть посланцы Несауа. Скорее всего они, дабы не привлекать к себе внимания, примкнут к индейцам-носильщикам, которых насчитывалось более тысячи, причем из разных племен, часто даже не понимающих друг друга.
Именно поэтому принц придержал шаг, дожидаясь носильщиков, и пошел уже дальше наравне с ними, радуясь, что патер Ольмедо и сеньор Берналь Диас наконец-то покинули его, нагнав для какого-то дела своего командира.
Куатемок часто оглядывался, смотрел во все глаза, даже снял шляпу – так его, наверное, проще было заметить.
Утро сменилось днем – засияло солнце, скрывшееся затем за красными скалами, а потом принц и не заметил, как наступил вечер. Воздух сделался чистым, прозрачным и свежим, индейцы, особенно те, что тащили на себе пушки, оживились, предвкушая близившийся отдых, кто-то даже запел.
И никто так и не появился!
Может быть, они не могли отыскать Куатемока, принимая его за испанца? Ну да… наверное, следовало бы сменить одежду на индейскую? Не будет ли это слишком уж подозрительно? Пожалуй, что нет… как обставить…
Все ночь дон Карлос не спал, ворочался под пологом, специально ночевал так, как индейцы, хотя ему и предлагали шатер. На ночь опытный Кортес выставлял часовых, но сановного пленника никто уже специально не охранял, особенно днем. Считали, что вполне достаточно патера Ольмедо? Или здесь просто некуда было бежать ацтекскому принцу – это так, но откуда сие мог знать Кортес? Хм, откуда… От доньи Марины, от кого же еще!
Эта женщина, переодетая в одежду испанского идальго, напоминала красивого юношу, ее неутомимость, деятельность и оптимизм поражали даже видавших виды солдат. Никто и никогда не слышал от нее жалоб, никто и никогда не видел ее грустной, плачущей или даже просто уставшей. Поистине, это была женщина с сердцем ягуара!
Берналь Диас рассказал как-то, что, получив Марину – Малинче, Малинциль – в числе других рабынь, Кортес сначала отдал ее одному из своих капитанов, а уж потом, когда тот уехал в Испанию, взял себе, разглядев наконец красоту этой упрямой и сильной девушки. И не прогадал! Пожалуй, это было его самое лучшее приобретение, куда лучше даже, нежели все носильщики и припасы.
Марина…
Куатемок даже как-то говорил с ней, сидя у костра, разговаривали по-испански – Малинциль тоже учила язык, правда, ей приходилось куда трудней, чем принцу, который все же принадлежал весьма далекому времени, к тому же знал и французский и – не так хорошо – английский.
Марина подошла сама, присела, протянув к пламени озябшие руки. Куатемок почтительно приветствовал ее и улыбнулся.
– Это правда, что вы хотите принять крещение? – быстро спросила женщина.
– Да, это так. А что, в этом есть что-то плохое?
– Да нет, скорее – хорошее. Особенно для ацтека, поклоняющегося жестокими и кровавым богам!
– Вы полагаете, боги других племен открытые, веселые и добрые? – тут же переспросил Куатемок.
Марина лишь усмехнулась:
– Увы… И в этом беда.
– А как вы находите испанцев? – как бы между прочим поинтересовался вождь.
– Обычный народ, в общем-то, не хуже и не лучше индейцев. Что же касается последних, то ацтекские правители нажили себе слишком много врагов, – Марина тщательно подбирала слова. – Нажили – на свою шею. А вы, Куатемок, странный. Чем больше я вас узнаю, тем меньше верю, что вы – ацтек. Вы не так мыслите, не так действуете, ведете себя совсем не так, как вел бы индейский вождь! Скорее как испанец. Кстати, костюм идальго вам очень к лицу.
– Как и вам, донья.
Куатемок закусил губу – Диас был прав, эта красивая женщина очень и очень умна, пожалуй, куда умнее всех прочих, включая даже Кортеса.
– Знаете, это я посоветовала Малинче лишить вас вашего юного помощника, – чуть помолчав, откровенно призналась Марина.
Малинче – так она называла Кортеса. И все индейцы с недавних пор его именно так и называли – по имени его возлюбленной. Да, редко так бывает, чтобы мужчину – тем более такого ушлого, умного и коварного, как Эрнандо Кортес, – звали бы по имени женщины. А вот – случилось же!
