Кун объявил, что делает все возможное, чтобы судья как можно скорее разрешил в первую очередь отъезд иностранцев; он говорил очень уверенно, так что некоторые поверили, что к судье отправлен гонец со срочным посланием.
В баре я встретил Химену, она сидела в одиночестве и потягивала апельсиновый сок. Время от времени она что-то записывала в свою записную книжку. Я спросил у нее, есть ли новости о Зуньиге.
— Утром я звонила в больницу. Он без сознания, лежит в отделении интенсивной терапии. Врачи говорят, что его состояние небезнадежное. Они его спасут.
Я сел напротив нее.
— Не помешаю?
— Нет, я делала записи для своей заметки. Скоро надо ее сдавать.
— Заметка о чем?
— Сегодня утром увезли тело. А вы в это время спали. Вы не станете журналистом.
— Нет, к счастью, нет.
Я заказал кофе с молоком и рогалик.
— Я пока поработаю. Вы мне не мешаете. Только не обижайтесь, я вообще неразговорчивая по утрам.
— Скоро полдень.
Наблюдая за ее работой, я с аппетитом съел рогалик. Мне показалось, что Химене очень хотелось, чтобы ей помешали, что я и сделал.
— Пришлют еще кого-нибудь из газеты?
— Нет, все поручено мне. Они мне сказали, что очень довольны моей работой. Жаль, что уже все закончилось.
У нас имелось два трупа, один больной в коме, а ей было жалко, что все закончилось. Она страстно желала продолжения, чтобы сообщить факты в свою газету.
Подошла Анна и положила руку мне на плечо. Химена не отрывалась от своих бумаг.
— Наум хочет поговорить.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Где он?
— Наверху.
Анна отошла к Куну. Я быстро допил свой кофе.
— Что-то важное?
— Нет. Нам надо обсудить один перевод.
Химена была так жадна до новостей, что не сумела скрыть разочарования — наверное, рассчитывала получить интересную информацию.
Анна встретила меня у лестницы. Мы поднялись на третий этаж. Я остановился.
— Он у себя в номере?
— Нет, на самом верху.
Мы поднялись на четвертый этаж, который был совершенно пустым. Я украдкой покосился на дверь номера, в котором скрывался Мигель. Свет не горел на всем этаже. По террасе мы подошли к бассейну. Наум сидел на штабеле кирпича в стороне от бассейна.
— Сейчас мы поговорим и больше уже никогда не вернемся к этому разговору. Я вам скажу всю правду, а вы в обмен уничтожите бумаги, где упоминается мое имя.
— По-моему, это справедливо, — сказал я. — Анна, а ты что думаешь?
— Я согласна.
— Где бумаги?
Я достал письмо из бумажника.
— Только это письмо.
— Точно? — Он посмотрел на Анну. — Анна, было только одно письмо?
— Почему ты доверяешь ей больше, чем мне?
— Ей тяжелее меня обмануть.
Я подумал, что он мог быть прав.
Наум внимательно посмотрел на нас и, кажется, поверил. Мы все поверили друг другу. Это была встреча старых друзей.
Наум начал рассказывать.
XXVII
— Пять лет назад я опубликовал «Следы Гермеса». В течение следующих месяцев я получил больше писем, чем за всю предыдущую жизнь. Ученые, сумасшедшие, которые все еще ищут философский камень, один португальский священник, утверждавший, что владеет рукописью неопубликованной работы Парацельса. Одно из писем написал греческий студент, который жил в Париже. Он хотел встретиться со мной лично. Я никогда не назначаю никому встреч, но он подписался: Андреас Савидис, ваш собрат по языку Ахерона.
Мне приходилось слышать ссылки на язык Ахерона, когда я изучал биографию Марсилио Фисино, когда работал над темой распространения герметизма на Запад. В 1460 году Косме де Медичи[27]доверил Фисино сделать перевод многочисленных рукописей Платона и Плотина. Потом он купил два манускрипта, которые заставили его изменить план работы. Один — «Корпус герметикум», на втором было лишь примечание переводчика. Марсилио Фисино очень жалел, что хотя книга была написана на греческом, она была полностью непостижима. Сперва он подумал о секретном коде, попытался найти ключ, но очень скоро разочаровался. Косме хотел получить «Корпус герметикум» до своей смерти и подгонял Фисино, чтобы тот быстрее заканчивал работу над переводом. Марсилио перевел манускрипт в 1463-м, за год до смерти Косме. О судьбе другой рукописи ничего не известно.
— А что это такое — язык Ахерона?
— Я всегда думал, что это было суеверие религиозных историографов, академический миф, существование которого не имеет других доказательств, кроме письма Марсилио Фисино. Считается, что это язык подземного царства. Те, кто верил в этот миф, говорили, что Данте знал этот язык и поэтому включил в свой «Ад» две непонятные строчки, которые не соответствовали ни одному из известных языков. Когда Данте с Вергилием подходят к преисподней Плутона, бог встречает их словами: «Отец — сатана, отец — сатана».
А в песне XXXI «Ада» Данте встречает Немврода, который произносит непостижимые слова: «Raphel may amech zabi almi».
На протяжении веков переводчики и исследователи пытались найти объяснение этих двух загадочных строчек. Но тайна так и осталась тайной, что помогло сохранить легенду о языке Ахерона.
Когда я встретился с греческим студентом, он мне сказал, что этому языку его обучил один старый профессор, который незадолго до этого умер. Как бы передал его в наследство. Одна из наследственных заповедей говорит, что тот, кто знает язык, может победить смерть, при условии, что сохранит его для себя и не будет на нем разговаривать.
Греческий студент говорил, что этому старому профессору было столько лет, что и вообразить невозможно.
— Ты с ним еще виделся?
— Много раз. Это был студент без солидного образования, но умный и увлеченный. Я не поверил в так называемое могущество языка, но все же пришел к убеждению, что он существует. Если бы я получил возможность изучить грамматику и лексику этого языка, работа с ним стала бы целью всей моей жизни. Я добился для Андреаса стипендии, взамен попросив его молчать. Его обещание ничего не значило. Он был очень молод и не знал, что академический мир более опасен, чем шпионское гнездо. В мире шпионажа существуют отдельные шпионы-двойники, в академическом мире — агентами-двойниками являются все. Без исключения.
В общем, очень скоро он привлек внимание тех, кто уже давно занимался поисками этого языка — Рина Агри, Валнер, Зуньига и еще несколько человек, которые сюда не приехали. Долгое время они шли по следу, но у них не было никаких конкретных свидетельств, пока не появился Андреас, готовый раскрыть свой секрет всем и каждому.
