Со временем, правда, Джургенсу удалось добиться для себя мизерного вознаграждения. Когда же пришло время возвращаться в Европу, он убедил Каролину отложить на несколько месяцев выступления в Старом Свете, сославшись на то, что для упрочения нью-йоркского успеха следует продлить пребывание в Америке. Однако главная цель этой отсрочки – оставаться рядом с Каролиной как можно дольше, хотя бы и деля ее с другими мужчинами. Пытаясь оправдать неблагодарное отношение к Джургенсу, многочисленные измены своему верному другу и импресарио, Отеро рассказывает различные истории, выдавая себя за жертву палача.
Всегда старавшаяся предстать перед окружающими любящей и страстной женщиной, Каролина и своего биографа мадам Вальмон убедила, что очень страдала из-за коварства Джургенса и потому разлюбила его. Это было впервые, когда Белла, чтобы оставить мужчину, использовала в качестве повода ревность. Впоследствии это объяснение станет для нее привычным при очередной смене любовника. Все, знавшие Беллу Отеро, единодушно свидетельствуют, что она была щедрой и часто помогала людям, поддерживала как морально, так и материально в особенности женщин, оказавшихся под конец жизни в одиночестве и нищете. Однако в том, что касалось любовников, Белла была беспощадна. «Я всегда была очень ревнива» – лжет она в мемуарах, – возможно, это мой недостаток, но у меня такой характер, что я никогда не соглашусь делить свое счастье с другой женщиной».
Со своим импресарио Отеро тем более не церемонилась: однажды на карнавальном вечере, когда Джургенс, по ее словам, слишком приблизился к одной из актрис во время танца, Белла решила публично продемонстрировать испанский темперамент. Влепив Джургенсу две звонкие пощечины, она вышла из зала, громко ругаясь по-галисийски; к счастью, ее слов никто не понял. Мольбы Джургенса и дорогие подарки, купленные на деньги, взятые из кассы «Эден мюзе», были напрасны. После того случая Белла порвала с ним, встав в позу смертельно обиженного человека. Джургенсу, уже оставившему к тому времени жену и детей ради «своей» звезды, ничего не оставалось, как переехать из маленькой гостиницы в другую, еще более скромную, ждать и надеяться…
Прошли месяцы. Джургенс видел Каролину входящей или выходящей из артистической уборной, но в конце концов ему удалось вырвать у нее небольшую награду: Белла согласилась поужинать с ним в день своего рождения – 4 ноября ей исполнилось 22 года. Это была скорее не награда, а милостыня, но нищим приходится довольствоваться немногим.
По этому случаю Джургенс опять раскошелился, купив Белле «эксклюзивный» подарок. О том дне напоминает вещица, которую Белла хранила до конца дней, возможно, не столько из сентиментальности, сколько потому, что ей просто не удалось продать ее, как остальные украшения, поскольку сама по себе она ничего не стоила. Это было металлическое сердечко с надписью «Моей дорогой Каролине от друга Эрнеста Андре Джургенса, 4 ноября 1890». На этом сердечке, сфотографированном Артуром X. Льюисом, одним из биографов Каролины, видны по краям три маленьких отверстия. Можно предположить, что оно было прибито к шкатулке для драгоценностей. Что было внутри, осталось неизвестно.
Скоро предстояло возвращаться в Европу, где было заключено несколько контрактов, но Белла не спешила, стремясь закрепить свой успех в американском высшем свете. Надо сказать, сводя с ума мужчин и добиваясь от них денег и подарков, она старалась поддерживать хорошие отношения и с женщинами. В Нью-Йорке (впрочем, как и в любом другом городе) жизнью общества руководили женщины. Именно они решали, кого принимать в доме, а кого нет, кого бойкотировать, а кого вознести на пьедестал. Мужчины чаще всего подчинялись их воле и покорно отвергали или принимали в своем кругу людей, выбранных их женами, признавая за ними, как говорят англосаксы, статус one of us – «один из нас». То ли поверив в аристократическое происхождение Отеро, то ли просто поддавшись очарованию Беллы, всегда недоверчивые дамы из «Четырехсот» были к ней благосклонны. Во время первого пребывания Отеро в Америке ее охотно принимали в домах высшего общества, она стала заметной фигурой в светской хронике. Так, например, в заметке об открытии отеля, превратившегося в символ Нью-Йорка, газета «Пост» сообщала: «Вчера вечером на пышном открытии гостиницы […] среди приглашенных присутствовала блистательная графиня Отеро».
Тем временем «графиня» продолжала свой роман с Вильямом Киссамом Вандербильтом, что в глазах окружающих делало ее одной из самых желанных женщин. Кто же этот Вандербильт, часто упоминавшийся как в светской хронике, так и на страницах деловых газет? Внук Корнелиуса Вандербильта, основателя династии, сделавшего огромное состояние на строительстве железных дорог. Когда Вильям познакомился с Беллой, он был женат на Альве Эрсткин Смит, довольно пышной красавице из старинной семьи южан. Она помогла Вилли преодолеть преграды, создаваемые реакционными представителями древних фамилий перед new money. Когда Вильям и Альва вступили в брак, к семье Вандербильт относились в обществе как к чужакам. Потребовалось три мастерских хода (один со стороны Вильяма, и два – со стороны его проницательной супруги), чтобы фамилию Вандербильт приняли в круг «Четырехсот».
Семья Вандербидьт, или Как стать «одним из нас»
В конце XIX века такие известные ныне семьи, как Вандербильт или Морган, должны были приложить невероятные усилия, чтобы войти в высшее общество. Они использовали для этого широко распространенный в Соединенных Штатах прием, потребовавший от них значительных сумм, – стали финансировать общественные организации и стройки, что должно было обеспечить им популярность и славу покровителей города. На так называемые «новые деньги» они построили, например, Колумбийский университет и здание «Метрополитен-опера», а также целые кварталы Нью-Йорка. Постепенно, доллар за долларом, их щедрость смягчила сердца снобов из «Четырехсот».
Окончательно Вильям и Альва Вандербильт заняли место на вершине высшего общества после двух светских событий. Сначала на свой роскошный бал дерзкая Альва не пригласила семью Астор, дабы бросить им вызов, а затем последовал другой блестящий ход: ее дочь Консуэло вышла замуж за герцога Мальборо (в дипломатической ловкости Альва не уступала флорентийскому кардиналу). Свадьба – вернее сказать, quid pro quo[33]– вполне соответствовала стилю эпохи: Консуэло, как и ее родственница Дженни Джером, мать Уинстона Черчилля, принесли в семью Мальборо значительный капитал; в обмен семья Вандербильт получила доступ не только в американскую, но и в мировую элиту. Цена, правда, была достаточно высока. Пятьдесят тысяч акций Бич-Крик-Рейлвейз, реконструкция и постоянное содержание дворца Бленгейм и строительство особняка в Лондоне. Благодаря этому с 1895 года и до развода с мужем Альва Вандербильт занимала трон, прежде принадлежавший старой миссис Астор, – о нем мечтала каждая светская дама той эпохи.
Однако все дела стали второстепенными для отца семейства в период его любовной связи с Беллой. В те времена его интересовали не столько пыльные дворянские гербы и свои дела, сколько развлечения. Настоящей страстью еще молодого Вильяма Вандербильта были яхты, поло и женщины, хотя точно неизвестно, в какой последовательности. «Господин Вандербильт почти не говорил тогда по-испански, – вспоминала Каролина, давая интервью много лет спустя, – а я знала всего несколько слов по-английски, но он пригласил меня поужинать и я приняла приглашение. На следующий вечер он предстал передо мной с бриллиантовым браслетом в форме змейки, глаза которой были сделаны из изумрудов. Настоящий джентльмен».
