Я пошла прямо по коридору. Наугад. И пришла в большую комнату, где я в первый раз увидела Алину. Марина Семеновна сосредоточенно протирала пыль на маленьком шкафчике. Сразу было видно, что это — антиквариат. Она протирала пыль с таким видом, будто выполняла задание государственной важности. Меня она не заметила. Я кашлянула. Марина Семеновна повернула ко мне голову.
— Да? — холодно спросила она.
— Мне нужен стакан воды. Для Натальи Родионовны.
— Возьмите на кухне. Здесь, как видите, воды нет.
— Я понимаю, — с нервным смешком сказала я. — Вы не подскажете мне, где находится эта самая кухня, которую я безуспешно пытаюсь отыскать.
В ответ раздался тяжкий вздох. Как будто бы я просила поехать со мной на другой конец Москвы или одолжить мне тысячу долларов.
— Подождите. Я занята.
После шкафчика Марина Семеновна принялась махать тряпкой над книжными полками. Потом над сервантом с посудой.
Я стояла около двери и ждала. Комната была похожа на зал. Большая, с огромными окнами, большими зеркалами. Сверху свешивалась помпезная люстра. Как в Большом театре.
— Не глазейте, милочка, — пропела у меня над ухом Марина Семеновна. — Пойдемте. А то Наталья Родионовна будет ругать вас за нерасторопность.
Она оказалась права. На сто процентов. Едва я вошла в комнату Натальи Родионовны, как на меня обрушился град упреков.
— Вас, Аврора, только за смертью посылать. Неужели трудно выполнить просьбу больной женщины. И где вы застряли? Надеюсь, не упали и не ушиблись?
— Нет, со мной все в порядке. Я просто искала Марину Семеновну. Я же не знаю, где находится кухня.
— Ах, да! Вы еще не знакомы с обстановкой нашей квартиры. Вы ни с кем не беседовали? — И она пытливо уставилась на меня.
Я вспомнила Алину и наш разговор.
— Нет.
— Вы меня не обманываете?
Я промолчала, скорчив рожицу бедной сиротки. Я подумала, что за время работы в этом доме я окончательно превращусь в какое-нибудь жалкое убогое создание. Эта маска прирастет ко мне намертво. В другой роли меня здесь никто не потерпит. Примадонн хватает и без меня. А вот сиротка, которой можно помыкать и давать поручения самого разного характера, в том числе и шпионского, — амплуа новое и свежее. И на эту роль вполне гожусь я.
— Не притворяйтесь! — осадила меня Наталья Родионовна.
А я-то думала, что я — талантливая актриса. Оказалось — бездарная дешевка.
— Наталья Родионовна! — сказала я с деланым возмущением. — Я все уже вам сказала. Я искала Марину Семеновну. Вот ваш стакан воды.
Она взяла из моих рук стакан и сделала несколько глотков.
— Слишком теплая вода. Я пью только прохладную. Разве Марина Семеновна не сказала вам об этом?
Марина Семеновна, хотелось мне сказать ей, — старая жаба, сволочь и ехидна в одном лице. Она будет меня везде и во всем подставлять, чтобы я с треском вылетела из этого дома. И действовать она будет по наущению Алины. Здесь я призадумалась. Права ли я в своих выводах? Только что Алина сделала мне «интересное» предложение — поставлять новости от Натальи Родионовны. Какой же ей смысл выставлять меня за дверь? Короче, я запуталась в этой семейке.
— Вы живите своим умом и никого не слушайте, — Наталья Родионовна словно читала мои мысли. — Вы должны быть при мне. Так?
— Так.
— Вот и выполняйте мои поручения. Ни с кем особо не сближайтесь. Языком не трепите. Побольше молчите. Я понятно выражаюсь?
— Понятно.
Вот и умница! И имя-то какое божественное — Аврора, богиня утренней зари! На сегодня ваша работа закончилась. Можете идти домой. Завтра я жду вас в то же самое время! Я знаю, что вы должны приходить два раза в неделю. Но мне хочется видеть вас завтра. Не опаздывайте!
Как будто бы я сегодня не была пунктуальна, как кремлевский часовой при смене караула!
Марина Семеновна проводила меня до дверей, и в ее взгляде я прочитала страстное желание спустить меня с лестницы. Навсегда.
Глава 5
Дома вежливо, но пытливо поинтересовались, неужели у меня теперь внеурочная работа.
— Да, — соврала я. — У фирмы много контрактов, проектов. Происходит расширение объемов работы по всем направлениям. Приходится вкалывать.
— Это похвально, — проскрипел отец. Они с матерью ужинали на кухне, куда я зашла на минуту — схватить бутерброд с колбасой и стакан горячего чая. — Работа образует людей.
— Вот именно работа… образует, — подчеркнула я.
— Это ты о ком? — побагровел папашка.
Став безработным, он чокнулся окончательно. Во всем ему чудился подвох и подкалывание.
— Я вообще говорю. Я могу иметь собственное мнение. В конце концов я не маленькая.
— Оставь ее в покое, — тихо сказала мать.
— Да, чуть не забыла. — Я пошла в коридор за сумкой, а когда вернулась на кухню, то выложила на стол пятьсот долларов.
— Возьми, мам. На стиральную машину. Сколько можно горбатиться над ванной. Да и душа никогда нормального не примешь. Вечно что-то над тобой стекает и капает.
Отец как-то разом сник. Наверное, он решил, что своим жестом я намекаю на его полную финансовую несостоятельность.
Я посмотрела на мать. Ее губы скривились, словно она собиралась заплакать.
— Ну что ты, мам, все нормально. — Я обняла ее и быстро чмокнула в щеку. — Я попью чай в комнате. Не буду вам мешать.
Я смотрела телевизор, когда заявилась Ника. В нежно-розовом платье. Если я что-то понимаю в одежде, куплено оно было не на китайском рынке и даже не в дорогом универмаге, а в бутике, где зеркала режут глаза, как лазерные лучи, а продавщицы надменны, как английские принцессы.
— Привет!
— Привет! — буркнула Ника. — Что смотришь?
— Какую-то бодягу.
— Если это бодяга, то чего пялишься?
— А что еще делать? Ника фыркнула.
— Заведи себе классного трахальщика. Слабо?
— Кандидатуры не устраивают. Планка слишком высока. Не то что у некоторых… Готовы всегда. Готовы везде…
Ника встала напротив меня; подбоченившись.
— На меня намек?
— Нет. На других.
Ее лицо налилось кровью, и я подумала, что скоро она станет вылитым папашкой. Тот тоже от любого пустяка багровеет и психует.
— Не люблю я твои шуточки!
— А что ты вообще любишь?
— Многое. Но тебе эти вещи недоступны. Например, это платье.
Я делаю вид, что платье — ничего особенного.
— От Дольче анд Габбаны? — ехидничаю я. Лицо Ники внезапно озаряется радостью.
