— Тот факт, что Спаситель устоял против порывов ветра мощностью до трехсот километров в час, делает честь предусмотрительности и мастерству автора проекта, Эйтора да Силва Кошта, — говорит комментатор. — В это страшное время Спаситель остается символом надежды…
— Эй, Немочь! Гляди в оба, — возбужденно говорит Бетани. — Сейчас начнется самое интересное.
— В каком смысле «интересное»? — взвиваюсь я. Иногда удерживать себя в рамках профессиональной этики получается лишь ценой героических усилий. Иногда и не получается. И пусть.
— Ш-ш-ш! — требует она. Смотрю на ее резкий маленький профиль. Сосредоточенная, с блестящими глазами, Бетани следит за развитием событий с таким вниманием, будто приложила руку к их режиссуре. Между тем изображение на экране переключилось на другую камеру. Кадры прыгающие, «живые», сделанные откуда-то с высоты, напротив статуи. Картинка увеличивается, приближая возвышающуюся над лесом у подножия горы фигуру в белом одеянии.
— Олицетворение вечного покоя, — говорит комментатор. — Статуя стоит на вершине горы Корковадо, посреди крупнейшего в мире городского парка. Воплощение души самого Рио и надежд сотни миллионов бразильцев на то, что ужасающие последствия урагана «Стелла» когда-нибудь…
Камера как будто подпрыгивает. Запнувшись, комментатор неуверенно продолжает, но тут вмешивается бесплотный голос, который взволнованно выкрикивает что-то по-португальски. Помимо толчка камеры — по крайней мере, именно так кажется поначалу — по картинке на экране так сразу и не поймешь, в чем дело. Может, я что-то пропустила? Раздаются все новые голоса, и вот уже в эфире звучит разноязыкий сбивчивый хор, как будто сотни разных каналов слились воедино. Изображение дрожит и выравнивается, зум выезжает и сразу же уползает обратно. Какие-то неполадки.
Потом врывается знание, и сердце пропускает удар, оставив в груди пустоту безвременья.
— Бетани! — резко говорю я. Поднять на нее глаза я не рискую — знаю: она улыбается.
«Бетани, — думаю я. — Прекрати, не надо».
Фигура Христа, теперь повернутая профилем, покачивается и кренится вперед.
Головокружение. Потом — мгновение бездонной тишины.
Есть такие минуты, про которые сразу знаешь: они войдут тебе в кровь с пометкой «запомнить» и будут, не тускнея, возвращаться к тебе до конца дней, хочешь ты того или нет. Еще какую-то долю секунды белая фигура стоит, как будто застыв в раздумье, и только потом ныряет вниз головой в долгий, завораживающе прекрасный полет к смерти: сначала медленно клонится вперед, отделяясь от постамента, а затем сдается на милость законов природы. У меня перехватывает дыхание. Грандиозный размах того, что я вижу, ужасает и притягивает одновременно. Комментарии смолкли. Единственный фон — глубокая тишина. А потом, с отложенной инерцией полусна-полуреальности, фигура падает на склон горы, отскакивает, словно огромная кегля, и по мере движения распадается на куски: сначала надламывается и отлетает одна рука, потом раскалывается на две половины торс, фрагменты кувыркаются в воздухе и ныряют в густую смесь дыма, нефти, дождя и туч. Сжиженный мираж то ли рая, то ли…
А я смотрю на него, узнаю его, и меня бросает то в холод, то в жар.
Ныряльщик с рисунка Бетани.
— Боже мой, — шепчет в телевизоре мужской голос. — О господи…
Молчание нарушено, все заговаривают хором, потрясенно лепечут что-то недоверчивое, возбужденное отчаянное.
Мое поколение видело немало символов, уничтожаемых в прямом эфире: Ленин в России, Берлинская стена, Саддам в Багдаде, башни-близнецы. В прошлых свержениях был смысл — по крайней мере, для тех, кто за ними стоял. А здесь какой смысл? Чья вина? Что кроется за случайной, грянувшей как гром среди ясного неба, катастрофой — «Божий промысел»?
Объяснений нет. Никаких, даже самых нелепых. Одна лишь пустота.
Не говоря ни слова, потому что все они застряли у меня в горле, разворачиваю кресло и поскорее качу прочь.
Вечером, уже дома, включаю телевизор и вижу все это снова — раз за разом, потому что телевизионщики по опыту знают, как мы ненасытны: пока не обсосем до косточек, не переварим и не прокрутим в голове каждую деталь, в реальность случившегося ни за что не поверим. Как и следовало ожидать, волна разглагольствований, зародившаяся после эпического падения Христа, разрослась в международное, межконфессиональное вавилонское столпотворение мнений и эмоций. Метеорологи, геофизики, каменотесы, религиозные лидеры, психологи и даже затесавшийся среди них концептуальный художник препарируют новость. Как выяснилось, мыльный камень, из которого была сделана статуя, чрезвычайно устойчив к атмосферным воздействиям, включая самые сильные ветры. Но, как возражает некий инженер, если в цоколь ударил тяжелый предмет — что вполне вероятно, учитывая, сколько обломков носилось в воздухе, — статуя вполне могла отделиться от опоры, и в таком случае держалась на постаменте только за счет собственного веса. «Вы только взгляните на ее местоположение: вершина горы — более уязвимой позиции нельзя и придумать. На такой высоте, при такой скорости ветра…» Тут подает голос другой эксперт: дело не в том, что катастрофа была неизбежна, а в «редчайшем стечении погодных условий и структурной физики». Сеть гудит голосами доморощенных конспирологов. Падение Христа вызвала мини-бомба с дистанционным управлением — часть «израильского заговора в духе одиннадцатого сентября». Нет, тут замешаны мусульмане и очередной джихад. Нет, это месть Ирана. Противоречащие друг другу мнения и гипотезы сталкиваются в борьбе за общественное мнение в атмосфере всеобщей ажитации, граничащей с массовой паникой. В статую врезался летящий предмет. Нет, ничего в нее не врезалось, просто эрозия зашла дальше, чем думали. Ну, чиновники-то знали, просто помалкивали. Спаситель был в отличном, нет, в идеальном состоянии. Никакой ветер не способен вот так взять и свалить глыбу весом в тысячу тонн. Да она упала бы от первого чиха.
Споры о «падении Спасителя» набирают обороты, оттесняя новости об урагане на задний план. Какой-то мулла из радикальных исламистов объявил его «карой Аллаха», после чего события стали развиваться по хорошо знакомому сценарию — гневные протесты, ответные нападки, угрозы смерти. Волна антиисламских митингов катится по всему миру, наталкиваясь на встречную — антихристианских демонстраций с публичными сожжениями крестов: война идеологий, вспыхнувшая из-за упавшего куска камня. Дебаты — об опасностях идолопоклонства и об опасностях религий как таковых, и буквализма, и искусственного нагнетания паники. Снова и снова, вместе с миллионами других, смотрю, как падает Иисус.
Время идет, мало-помалу наступает отрезвление. Падение статуи, не повлекшее ни одной жертвы, наконец вернулось в контекст разрушений, вызванных погодой. К тому времени, когда ураган «Стелла» завершает свой двухдневный кровавый поход, число унесенных им жизней близится к четырем тысячам. На снятых с воздуха кадрах тянутся бесконечные руины жилых кварталов, промышленных зон и многокилометровых фавел, заваленных трупами и подсыхающим мусором. Агентства помощи пострадавшим делают все возможное, чтобы не допустить эпидемий, однако в новостях уже мелькают сообщения о первых случаях тифа. Видеть эти кадры невыносимо, но я знаю, что Бетани сидит у экрана, жует свою зеленую жвачку и впитывает все эти ужасы, будто отпускник, ловящий каждый луч солнца.
