Норман Росс несколько минут раздумчиво смотрел на него. Потом стукнул карандашом по столу, словно судейским молотком, вынес решение: «В депортации отказано. Следующее дело».
Женщина из «Содействия беженцам», радостно улыбаясь, на французском рассказала Моунгам, что произошло. Теперь она и ее организация могли заняться процедурными вопросами. Адвокат более не требовался. Моунги могли оставаться на территории США под защитой государства и со временем получить разрешение на работу, статус беженца и в конце концов стать полноправными гражданами.
Когда женщина выговорилась, Декстер улыбнулся ей и сказал, что она может идти. Потом повернулся к мистеру Муонгу:
– А теперь пойдемте в кафетерий, и вы сможете рассказать мне, кто вы такие и что здесь делаете.
Говорил он на родном языке мистера Моунга. Вьетнамском.
На угловом столике в кафе на первом этаже Декстер внимательно осмотрел камбоджийские паспорта и другие документы, удостоверяющие личность их владельцев.
– Их проверяли лучшие эксперты Запада и признали подлинными. Где вы их добыли?
Беженец посмотрел на свою миниатюрную жену:
– Их изготовила она. Она – из нгхи.
Во Вьетнаме существовал клан, представители которого многие сотни лет были научной элитой Дайвьета, феодального государства, в середине девятнадцатого века завоеванного французами. Среди прочего они были удивительными каллиграфами. Мастерство передавалось из поколения в поколение. Они готовили все документы императоров.
Но времена изменились, в Индокитае надолго обосновались французы, потом появились японцы, в 1945 году началась освободительная война, и навыки нгхи нашли новое применение: некоторые из них переключились на изготовление поддельных документов.
Эта миниатюрная женщина в очках с толстенными линзами «сломала» глаза во время войны, изготовляя в подземной мастерской паспорта и удостоверения личности для агентов Вьетконга, настолько совершенные, что ее подопечные без опаски появлялись в любом южновьетнамском городе. При проверках их документы никогда не вызывали подозрений.
Кел Декстер вернул паспорта.
– Как я уже спрашивал наверху, кто вы и почему приехали сюда?
Жена начала плакать, муж накрыл ее руку своей.
– Меня зовут Нгуен Ван Тран. Я здесь, потому что бежал, проведя три года в концентрационном лагере во Вьетнаме. Это, во всяком случае, правда.
– Так чего ради вы притворялись камбоджийцем? Америка приняла много вьетнамцев с Юга, которые сражались на нашей стороне.
– Потому что я был майором Вьетконга.
Декстер медленно кивнул.
– Да, тут могли возникнуть проблемы, – признал он. – Рассказывайте. Все.
– Я родился в 1930 году, далеко на юге, у самой камбоджийской границы. Вот почему я свободно говорю на кхмерском. Моя семья никогда не разделяла коммунистических взглядов, отец был убежденным националистом. Он хотел видеть страну свободной от колонизаторов, тогда еще французов. И меня воспитывал в том же духе.
– Полагаю, это правильно. Но зачем было становиться коммунистом?
– В этом и заключалась моя проблема. Потому-то я и оказался в концентрационном лагере. Коммунистом я не стал. Только прикинулся.
– Продолжайте.
– Мальчиком, до Второй мировой войны, я учился во французском лицее, хотя мечтал о том, чтобы участвовать в борьбе за независимость. В 1942 году пришли японцы и выгнали французов, хотя режим Виши вроде бы был их союзником. Мы стали бороться с японцами. Возглавили борьбу коммунисты во главе с Хо Ши Мином. Они были эффективнее, опытнее, безжалостнее националистов. Многие перешли на их сторону, но не мой отец. Когда в 1945 году японцы, потерпев поражение, ушли, Хо Ши Мин стал национальным героем. Мне было пятнадцать, я уже участвовал в боевых действиях. Потом вернулись французы. И война продолжалась еще девять лет. Хо Ши Мин и коммунистический Вьетмин вобрали в себя все остальные движения. Тех, кто возражал, ликвидировали. Я участвовал и в той войне. Был среди тех людей-муравьев, которые по частям перетаскивали артиллерийские орудия через горные перевалы около Дьенбьенфу, где французы в 1954 году потерпели решающее поражение. Последовали Женевские соглашения и новая беда. Мою страну разделили. На Север и Юг.
– Вы вновь начали воевать?
– Не сразу. Какое-то время жили в мире. Ожидали референдума, составной части Соглашений. Когда же референдум не состоялся и династия Дьема, правящая на Юге, отказалась его проводить, понимая, что проиграет, мы вновь начали воевать. Выбирать пришлось между Дьемами с их коррупцией на Юге и Хо и генералом Гиапом на Севере. Я сражался под началом Гиапа. Видел в нем настоящего героя. Я выбрал коммунистов.
– Вы все еще были холостяком?
– Нет, уже женился на моей первой жене. У нас было трое детей.
– Они все еще там?
– Нет, умерли.
– Болезнь?
– Бомбы, сброшенные с «Б-52».
– Продолжайте.
– Пришли первые американцы. Еще при Кеннеди. Вроде бы как советники. Но для нас режим Дьема стал еще одним марионеточным правительством, таким же, как те, что были и при японцах, и при французах. Вновь мою страну оккупировали иностранцы. Я вернулся в джунгли, чтобы сражаться.
– Когда?
– В тысяча девятьсот шестьдесят третьем.
– Еще десять лет?
– Еще десять лет. Когда все закончилось, мне уже было сорок два, и половину моей жизни я прожил как животное, голодный, больной, испуганный, под постоянной угрозой смерти.
– Но после 1972 года у вас появился повод для радости, – заметил Декстер.
Вьетнамец покачал головой.
– Вы не понимаете, что произошло после смерти Хо в 1968 году. Партия и государство попали в другие руки. Многие из нас сражались за свою страну в надежде, что в ней найдется место инакомыслию. Но те, кто выхватил власть из рук Хо, придерживались других взглядов. Патриотов одного за другим арестовывали и казнили. Приказы исходили от Ле Дуана и Ле Дык Тхо. Они не обладали внутренней силой Хо, который понимал, что не могут все люди шагать строем. Эти знали только один способ борьбы с несогласными – физическое уничтожение. Власть секретной полиции росла день ото дня. Вы помните наступление 1968 года, наступление Тет?
– Чертовски хорошо.
– Вы, американцы, похоже, думаете, что мы одержали в нем победу. Это не так. Задумали наступление в Ханое, приписав авторство генералу Гиапу, который на самом деле потерял всякое влияние. Вьетконгу приказали перейти в наступление. И оно нас погубило. Как того и хотелось Ле Дуану. Сорок тысяч наших лучших офицеров и солдат погибли в смертоубийственных операциях. В том числе и все лидеры освободительной войны на Юге. С их смертью Ханою более не угрожало соперничество. Кадры северовьетнамской армии возглавили наши отряды, аккурат перед окончательной победой. Я был одним из немногих выживших южновьетнамских националистов. Я хотел жить в свободной, объединившейся стране, где нашлось бы место и свободе культуры, и частному сектору, и фермерским хозяйствам. Сражался за одно, а получилось другое.
