— Доктор Скалли? — окликнула ее операционная сестра, слегка нахмурившись.
— Зафиксировать голову, набор для спинномозговой пункции, игла четыре дюйма восемнадцатый номер. И шприц с лидокаином…
Она смотрела на пациента, не на окружающих, не желая, чтобы эти профессионалы видели ее глаза и то, что могли в них увидеть.
Ей дали шприц. Она ввела его содержимое в висок Кристиана и сказала:
— Трепанационное сверло пять миллиметров.
Ей подали инструмент, она его приставила к голове ребенка.
Операционная сестра привлекла ее внимание к стоящему рядом трехмерному монитору, где зрелище иглы, входящей в череп, показывалось с клинической точностью и с определенного расстояния.
Когда процедура закончилась, день уже перешел в ранний вечер. Скалли в заляпанном кровью пациента хирургическом костюме сидела одна на скамье в раздевалке для врачей и писала в блокноте, который подарил ей Кристиан. Его фотография с надписью смотрела на нее с внутренней страницы обложки.
У нее за спиной прозвучал знакомый голос:
— А еще говорят, будто это я ушел в подполье.
Она обернулась к дверям, где стоял Малдер, в свитере и в джинсах, упираясь руками в бока. Вид у него был усталый, но бодрый, и она машинально улыбнулась, но не встала.
Он подошел к ней и сел рядом, и ей было хорошо, что он здесь, но остаточное напряжение вчерашней сцены еще держалось.
— Ты, извини, Малдер, — сказала она, захлопывая блокнот. — Понимаю, что ты волновался. Но мне нужно было сосредоточиться полностью.
Он глянул на окровавленную одежду, посмотрел Скалли в глаза:
— Это тот мальчик, да? Скалли?
Она неохотно кивнула.
Его озабоченное лицо сказало ей, что он понимает, какую тяжесть она на себя взвалила. И он сказал вслух:
— Я думал, что для него ничего нельзя сделать…
Она вздохнула:
— Я рискую. Я рискнула применить одну радикальную… и, честно говоря, болезненную новую процедуру.
Он посмотрел на нее, прищурившись:
— Вчера вечером ты говорила, что смысла в новых процедурах нет.
— Я так считала.
— Отчего же ты передумала?
Как ему ответить, чтобы не выглядеть лицемеркой и дурой? Как ему сказать: «Малдер, помнишь того бывшего попа, которого я назвала мошенником и раскритиковала в пух и прах? Так вот, он велел мне не опускать рук. Вот я и не опускаю».
В ответ она только пожала плечами и отвернулась.
— Когда ты будешь знать, помогла она или нет?
— Их целую серию надо провести, таких процедур. И это займет время. — Теперь она снова на него смотрела, и лицо у нее было как на исповеди. — Пока они пе будут выполнены все, мы ничего знать не будем.
Малдер кивнул, и на этот раз отвернуться пришлось ему. Он с чем-то в себе боролся, она это видела. С чем-то серьезным, своим собственным. И она посмотрела на него озабоченно:
— Но ведь ты же не об этом пришел говорить? Не о моем пациенте?
— Не о нем, — согласился он. Взгляд его был устремлен на дверцы шкафчиков. — Скалли, пропала еще одна женщина.
Она наклонила голову, будто не расслышала:
— Что?
— Еще одна женщина пропала, но на этот раз у нас есть за что зацепиться. — Снова он посмотрел ей в глаза. — Она и пропавшая сотрудница плавали в одном и том же бассейне. У Моники Бэннэн был там личный шкафчик. Мы считаем, что их оттуда проследили. И важная деталь: у каждой из них был медицинский браслет.
— Правда?
— Правда. И у обеих одна и та же редкая группа крови: АВ отрицательная.
Невольно заинтересовавшись, Скалли сказала:
— Органы. Взяты для пересадки.
Малдер кивнул. Он ничего не сказал, давая ей самой размотать нить.
— Вот так их и выбрали, — сказала она. — Необходима совместимость доноров с реципиентами. И кто-то, пользующийся этим бассейном, это знает.
— Кто-то выставляет заказы. На черном рынке.
Скалли кивнула:
— А в этом бассейне ищут физически подходящих потенциальных доноров.
— Верно.
— Значит, у них есть выходы — реципиенты, больницы…
Теперь кивнул он:
— Это твой мир, Скалли. И твое знание этого мира может сэкономить нам время. Которое, как всегда, нам не союзник.
— Можете начать с перевозчиков.
Он улыбался, но какое-то отчаяние было заметно в этой улыбке:
— Мне нужно, чтобы ты была со мной в этой работе. В ней начинает все сходиться, но мне нужно, чтобы ты заставляла меня быть честным… послушай, когда-то ты просила моей помощи. Сейчас мне нужна твоя.
Но ее оживление приугасло, когда он высказался, и она покачала головой, не давая ему продолжать.
— Я не нужна тебе, Малдер. А ты не нужен им, на самом-то деле. Ты им уже помог, Малдер, помог своей экспертизой. Ты с ними досюда дошел, расколол для них это дело. Пусть дальше ФБР добивает и докапывается до всех деталей.
— Но Скалли, мы так сейчас близки к разгадке…
— Не «мы», а они. И я тебя прошу это дело оставить им. Я тебя прошу в него не лезть.
Улыбка его скисла — сперва он смотрел на Скалли, думая, что она шутит, а потом понял, что она полностью серьезна. Кажется, он на пару секунд лишился дара речи.
И наконец он сказал:
— Это… это не так просто, как ты говоришь, Скалли.
— Нет, не просто. Это сложно.
Лицо его омертвело:
— И что это должно значить?
Она подняла брови, вздохнула:
— Это значит, что случилась нечто такое, чего я давно ждала. Что не спешила осознавать. Чего старалась не замечать — до этой минуты.
У него в глазах читалось то же нетерпение, что и в словах:
— Ты мне скажи прямо…
— Я врач, — перебила она, не споря, просто констатируя факт. — Педофилы-экстрасенсы, отрезанные головы, похищенные женщины — это в мою жизнь больше не входит.
— Я знаю.
Ой ли. Знает ли?
— Я сделала свой жизненный выбор, — сказала она. — Профессия врача ушла на второй план, когда я работала в ФБР, но больше я там не работаю, Малдер. Этот период моей жизни окончен. А в теперешнем периоде я врач, которым меня учили быть. Да, я ищу истину, все еще ищу истину… но среди живых.
Он был потрясен внутренне, она это знала, но сказал он только одно:
— Я не прошу тебя это бросить, я бы никогда…
