— Смотря по какому вопросу.
— По делу Мещерякова.
Злобин раздавил окурок в пепельнице, рукой распугал дым.
Глава шестая. «Поплачь по мне, пока я живой…»
Ланселот
Жены состоятельных и состоявшихся мужчин делятся на два разряда: «боевых подруг» и «веселых вдов». Первые, как правило, ровесницы мужа и имеют все отличительные признаки женщин, на четвертом десятке дорвавшихся до шейпингов, элитных салонов красоты и дорогих бутиков. Но печать прошлой полунищенской жизни с молодым гением не сотрешь никаким скрабом, не замажешь никаким тональным кремом. Она бросается в глаза, как металлокерамическая улыбка. А морщин от горьких дум и семейных скандалов не убрать никакой перетяжкой, хоть золотые нити под кожу всаживай, все равно проступят. И так как состояться может не каждый гений, в России спиваются девять из десяти, то эти дамы на пути к женскому счастью меняют минимум трех.
Состоявшийся мужчина блудлив по определению: с одной стороны, природа требует размножаться, оплодотворяя семенем успеха максимальное число самок, с другой — требует компенсации подавленное за годы безденежья либидо. Поэтому «боевые подруги» наполовину слепы; один глаз плотно закрыт на несерьезные шашни благоверного кормильца, другой же бдительно осматривает окрестности в поисках «веселой вдовы». Потому что отчаянно их боятся и люто ненавидят.
Последние… «Последние да пребудут первыми», как сказал классик христианской литературы. «Веселые вдовы», плевавшие на десять заповедей и ни разу не читавшие Нагорной проповеди, эту сентенцию принимают целиком и полностью. «Веселые вдовы» не милые героини оперетки, а лихие коммандос в битве за место под солнцем. Они умеют терпеть, выжидать и яростно атаковать. Между тем они легки на подъем и жизнерадостны. Они подобны воробьям, затесавшимся на кормушку голубей. Стоит дородной, но глупой птице зазеваться, рассматривая кусок посытнее, как тонконогий пострел выхватывает его прямо из-под клюва и летит, оглашая окрестности победным кличем.
Иными словами, «веселые вдовы» вступают в бой в краткий промежуток времени, когда состоявшийся мужчина расстался с «боевой подругой», но еще не попал в лапки другой «боевой подруги», расплевавшейся со своим благоверным. Они великолепные психологи и чуют добычу за версту, как гиены. И так ярки, так невинно глупы, так по-молодому раскованны и так по-детски беспомощны… Последнее немаловажно, потому что весь расчет делается на разницу в возрасте. Приятно, черт возьми, заботиться о несмышленыше, если средства позволяют. Приятно пройтись гоголем под руку с молодой женой, купаясь в джакузи завистливых взглядов мужиков и щекоча себя душем Шарко ненавидящих взглядов «боевых подруг».
Расплата приходит с неумолимым временем. То есть довольно быстро. Старость рядом с молодостью не то что не радость, а пытка. Кто же может терпеть ее до бесконечности? Год-другой — и молодая спутница стоит первой в очереди к полированному ящику, аккуратно вытирая подведенные глазки и проверяя в уме баланс счетов покойного.
Молодая женщина, вошедшая в кабинет, ни под одну из вышеприведенных категорий не подходила.
Да, она была молода, не больше тридцати, прикинул Злобин, хотя смотрелась моложе. Да, она была красива. Но не стильно-рекламной красотой «веселых вдов». Невысокого роста, с пропорциональной округлой фигурой, что встречаются на индийских фресках, а не в модных журналах.
В лице действительно было что-то индийское, буйно-южное, смоляное, пропитанное мускусом и шафраном. Большие, широко посаженные глаза смотрели открыто и по-детски доверчиво. Злобину показалось, что из них струится тепло, нежное и нежаркое, как рассветное солнце в тропиках.
Больше всего удивила коса. Толстая, смоляная. Женщина, сев, перебросила ее через плечо, кончик ее уставшей змеей свился на коленях в кольцо. Злобин на всякий случай всмотрелся в линию роста волос над высоким лбом женщины. Сомнений не было, коса своя.
— Юлия Варавина, — мягким грудным голосом представилась женщина.
Машинально оправила плащ на бедрах. Злобин не мог не отметить, какая плавная линия вычертилась на сиденье стула.
Злобин окончил осмотр выводом, что Юлия относится к тому типу женщин; от которых сворачиваются шейные позвонки. Пройдет такая мимо, взглядом окатит, улыбнется уголком губ — и лицо у мужика уже на месте затылка, сердце в горле и штаны дыбом. И без всякого ее на то желания. Просто флюиды такие исходят, за версту почувствуешь.
Она положила на стол визитку, отпечатанную на хорошей бумаге.
«Юлия Варавина, магистр Академии парапсихологии, почетный член общества „Муладхара“. Тантрический практикум: обучение, лечение, самораскрытие личности».
«Ну, в прокуратуре с самораскрытием личностей на допросе проблем нет». — Злобин спрятал улыбку.
— Андрей Ильич Злобин. Веду дело по факту смерти гражданина Мещерякова, — представился он. Почему-то смутился и добавил: — Извините, у нас накурено.
— Ну здесь же мужчины работают, — мягко улыбнулась Варавина.
Злобин подальше отодвинул пепельницу. Взялся за ручку, но, подумав, решил ничего пока не записывать.
— Юлия… Простите?
— Юлия Ивановна, — подсказала Варавина.
— Итак, Юлия Ивановна Варавина, давайте с самого начала и подробнее. — Злобин поощрительно улыбнулся.
Жила-была девочка Юля. Жила она в Ивановском детском доме, потому что была она сирота.
Кто не знает, Ивановский детдом в конце тридцатых первым принял в свои стены испанских детей. Папы их сражались за республиканскую Испанию против войск испанского генерала Франко. Короче, гражданская война. Детей вывезли на пароходе, загрузив в его трюмы золотой запас испанской республики как плату за интернациональную помощь. Вскоре Мадрид пал под ударами франкистов, и дети оказались на вечном поселении в СССР.
С тех пор приставка «интернациональный» прочно закрепилась за детским домом в Иванове. Дом был образцово-показательным, туда часто возили делегации гостей, а детишки им пели песни на всех языках слаборазвитых стран, вступивших на путь социализма, и плясали танцы, популярные в странах, ведущих освободительную борьбу с колониализмом и международным империализмом. Все дело в том, что СССР продолжал борьбу за мир во всем мире, и разноцветных сирот в мире от этого не убывало. Некоторым везло, их эвакуировали в страну победившего социализма, в Ивановский детдом.
Как в него попала девочка Юля, история умалчивает. Попала, прижилась и выжила. В канун получения паспорта расцвела и превратилась в прехорошенькую пышечку со смоляными бровями вразлет и густой, с руку, иссиня-черной косой. За Юлей замечались некоторые странности, а как им не быть, если родители — наследственные алкоголики. Но самым странным оказалось то, что Юля, насмотревшись индийских фильмов, возомнила себя индуской. Стала ходить в собственноручно сшитых сари и делать всем ладошками «намасти». И так в это поверила, что сама по невесть откуда добытым учебникам выучила хинди и гуджарати. Произношение ставила, вслушиваясь в закадровый текст в фильмах и заучивая слова песен. Правильно ли она говорит на этой тарабарщине, никто не знал. Поступлений индусят в детдом давно не было, Индия, слава богу, определилась с путем своего развития, ограничившись вечной дружбой с великим северным соседом и ежегодными выставками семьи Рерихов.
