— мягко вывели меня из черного беспамятства без снов. Перед лицом — синие глаза, обрамленные белесыми ресницами.
— Генри, — пением ветра прозвучал молодой девичий голос. — Нет-нет, молчи! — Стал строже ее тон, и я выдохнул набранный для приветствия воздух.
Я пошевелил руками — гладкая простыня под ладонями, чуть ниже — бортик деревянной постели. Покрутил глазами — стойка с капельницами стоит сбоку, слева же — крашенная в синий и белый цвет стена. Пахло медициной, спиртом и фиалками.
Посмотрел на девушку — та отодвинулась, дав себя разглядеть. Наверное, мой лечащий врач — белый халат поверх синей, в цвет глаз, шерстяной водолазки. Светлые волосы жестким ершиком, волевые узкие губы, прямой нос и ни следа косметики на лице. Симпатичная.
С возрастом никак не мог угадать — можно сказать, что лет тридцать, но кожа гладкая, бархатная, ни единой морщинки. Скажешь девятнадцать — тоже можно поверить. Скажешь сорок — и намеки на него тоже можно найти в уголках тонких губ.
— Сейчас я задам вопрос, а ты моргнешь дважды, если да, и один раз, если нет. — Голос приятный, обволакивающий.
Я дважды моргнул, показывая, что понял.
— Тело болит? Ноги чувствуешь? Руки? Я легонько коснусь кожи иголкой, чтобы проверить чувствительность, не бойся.
Начали, почему-то, с ног, скинув одеяло с них в сторону. Кажется, мне вчера ломали только лицо, но комплексный подход — тоже неплохо.
Заодно вспомнилось, что набежавшие в мэрию доктора не стали долго меня мучить — посмотрели, да вкололи укол, прокатившийся по телу горячей волной и отключивший сознание. Я на них точно не в обиде — по крайней мере, сейчас ничего не болело. Едва чувствовался легкий зуд в костях — но, если не сосредотачиваться на нем, то будто даже отдохнул и полностью здоров.
— Мы снимем повязки после обеда. — Удовлетворилась дама моим осмотром. — Не трогай бинты.
Я только сейчас обратил внимание, скосив взгляд — точно, лежу, закутанный в белое, как та мумия, от ног до затылка. Судя по специфическому запаху, под бинтами что-то целебное. Черт, лоб начал чесаться…
— Генри. Посмотри на меня.
Я вопросительно глянул на врача.
— Наставник Дэвид просил, чтобы ты был на утреннем собрании нашей общины. Тебя представят людям Грин Хоум. У нас редко бывают новички. — Улыбнулись мне. — Ты можешь отказаться, если чувствуешь себя плохо.
Вновь дважды моргнул — даже если боль и была бы, я очень хотел посмотреть на местных. Ожидания от этой встречи пока что мрачноватые — команда Ральфа постаралась. А мне ведь какое-то время тут жить.
— Наставник будет очень рад, — обрадовалась врач. — Не трогай повязки! — Сделала она строгое внушение и выбежала из кабинета.
Я все-таки почесал лоб — зудело уж слишком сильно. Провел кончиками пальцев, чтобы убедиться — все лицо замотано. Тут даже «привет» не сказать, даже если бы не запрещали — все равно не смог бы, повязки проходили под подбородком, надежно фиксируя челюсть.
«Интересно, эти четверо уродов уже рванули в мастерскую?» — От нечего делать, принялся я перебрасываться мыслями. — «Ключ они отобрали… И перстни с камешками, сволочи».
Поразмыслив, пришел к тому, что кататься на машине по чужой территории из собственной прихоти — как-то жирновато будет по нынешним временам. Повод-то ехать к мастерской пропал — сейф открыт, а значит и засаду ставить не надо.
Хуго местный мастер-водитель, значит — тоже не по своей воле разъезжает. Машина общинная, горючка денег стоит. Не, сидят где-то тут, недалеко, и явно мною недовольны.
«Какое взаимное чувство», — провел я пальцами по челюсти.
Интересно, не болит из-за обезболивающих, или действительно починили? Раз обещали снять повязки, то, может, и вправду у местных врачей есть «таланты» — именно так, в кавычках… Да и мэр что-то такое говорил.
Внезапно раздавшийся скрежет хриплого голоса, искаженного динамиками, заставил вздрогнуть:
— Начало нового, прекрасного дня для жителей Грин Хоум! Шесть часов утра!
Голос, прооравший с улицы, резко сменился высоким скрипом и смолк, оставляя после себя басовитое ворчание генератора за стенами больницы — до того незаметное, но сейчас, в образовавшейся тишине, отчетливо различимое.
«Вот, что я вчера слышал», — толкнулась мысль. — «Объявление времени».
Торопливо поднявшись, я подошел к окну — первый этаж, и, как на зло, окнами в высокую лесопосадку. Решеток нет — но оконные ручки на пластиковых стеклопакетах тоже отвинчены. Не высунуться, головой не повертеть… Впрочем, а надо ли?..
Я зажмурился и привычно выпал в черно-белый мир. Усилием воли потянулся вперед, и зрение послушно сделало небольшую рощицу прозрачной, будто бы шагнув через нее вперед. А за ним я увидел типичный кемпинг: ряды автодомов, выстроенных рядами, и неширокие расстояния-пролеты между ними. От домиков как раз быстрым шагом двигались люди — кто-то на ходу набрасывал на себя куртку, кто-то подпрыгивал, пытаясь нацепить ботинок — картина людей, опаздывающих на работу.
«Шесть утра. Рановато они начинают», — прокомментировал я про себя. — «Хотя, если света нет, то и засыпать им — с первой темнотой».
— Генри, — вновь позвали меня по имени, в этот раз мужским голосом.
Большого труда стоило не дернуться, а обернуться спокойно. Подумаешь — смотрю себе в окно, любуюсь деревьями. Зрение вновь вернулось в обычный режим, чтобы разглядеть посетителя.
Высокий, лысый (или выбритый начисто), очень плотный по комплекции человек в белом халате поверх уже знакомого «набора прихожанина» — рубашка и брюки — заинтересованно смотрел на меня с порога. Впрочем, я — еще то зрелище, в своих-то бинтах…
Нос на лице гостя когда-то был сломан, осталась горбинка, взгляд тяжеленный — я много таких повидал, и обычно за ними был либо серьезный бизнес, либо тяжелый срок. Чтобы не нарываться, я принялся смотреть в угол комнаты, продолжая искоса изучать мужика. Легкая улыбка на его лице — я что-то всех в этой общине заставляю улыбаться, а потом они мне челюсть ломают…
Я вздохнул воздуха, чтобы промычать что-то приветственное, но тот опередил, подняв ладонь.
— Ты пока не можешь разговаривать, я знаю. Будет лучше, если ты вернешься в постель.
Я покладисто занял прежнее место, слегка набросив одеяло на ноги.
Мужчина, чуть помедлив, перенес отставленный к стене стульчик в центр палаты и уселся лицом ко мне, расположив руки на коленях.
Костяшки на руках сбитые, кожа выцветше-белая, словно даже прозрачная — только сейчас заметил. Присмотрелся к лицу — а у него ведь вся кожа такая,
